Закон монолита

Грохнул выстрел. Блин, почти над ухом, что в замкнутом помещении ни фига не лучшая добавка к нокауту. Потом второй, третий. За дверью кто-то заорал:

– Наших мочат!

И сразу следом:

– Вали их, пацаны! Они Степана убили!

И началось. Меж щелей сарая замелькали вспышки выстрелов, застрекотали очереди. Неподалеку рванула граната, по сараю вжикнули осколки. Один из них перебил веревку, на которой висела подгнившая рука, и та шлепнулась мне на колени. Ну офигенно, всю жизнь мечтал о таком подарке!

Интересно, но грохот боя привел меня в чувство не хуже ведра холодной воды, вылитого на голову. Привычные звуки стимулировали в организме адреналиновый вброс, замечательно прочищающий мозги. Правда, особого толку от этого не было – когда руки и ноги плотно связаны капроновым шнуром, боевой расколбас – увы – проходит впустую. Разве что, тряхнув ногами, сбросил я с них мертвую руку. И огляделся – благо зрение вновь сфокусировалось, и сарай перестал плавать перед глазами в мутном тумане.

Опаньки!

Тусклый свет, льющийся через распахнутую дверь, позволял в подробностях рассмотреть картину маслом.

Главарь группировки сидел, прислонившись спиной к стене, и при этом у него отсутствовала середина головы, вынесенная выстрелом. Широко раскрытые глаза на месте, рот с капелькой розовой слюны, повисшей на нижней губе – тоже. А вместо носа – дырища, какую обычно оставляет пуля крупнокалиберного пулемета. Чем же полковник его так уделал?

Неподалеку от своего шефа лежал мой сторож, булькая кровью, идущей горлом. Бородач силился зажать рану в шее, но ему явно мешала мигом промокшая борода. Впрочем, когда такой калибр прилетает в трахею, есть борода, нет ее – без разницы. Ясно, что вертухай проживает свои последние мгновения.

Полковник Павленко тоже лежал на земляном полу, держась за живот и корчась от боли. Похоже, ему в брюхо прилетела ружейная пуля двенадцатого калибра, выпущенная с расстояния в пару метров. От такого даже средний бронекостюм не спасет, ибо никто не отменял запреградное действие пули, которая, даже не пробив броню, вполне в состоянии организовать обширное внутреннее кровотечение вследствие разрыва внутренних органов. Также не исключена деформация брони, которая, вмявшись в тело бойца, обеспечит ему самое натуральное проникающее ранение.

Однако полученный гостинец в брюхо не мешал полковнику продолжать сжимать в правой руке револьвер устрашающего вида – здоровенную дуру, вполне способную составить конкуренцию знаменитому «Пустынному орлу». Это был без сомнения полулегендарный РШ-12, штурмовой револьвер под патрон калибра 12,7 миллиметра. Я такое чудо только однажды на картинке видел. Ну да, под нереальные плечищи Павленко такая карманная артиллерия в самый раз. А каково обычному человеку с таким справляться? Полагаю, непросто.

Впрочем, о том, как с ним справляется полковник, я, похоже, должен был узнать очень скоро. Павленко явно приходил в себя. Вон даже башку приподнял, дышит часто-часто, а сам на меня смотрит. И в мутных от боли глазах понимание обозначается понемногу, как изображение на старой фотобумаге под проявителем. А вслед за пониманием сразу же ненависть их затапливает, нереальная, нечеловеческая, ради которой можно забить на прямой приказ начальства и перестрелять на фиг деловых партнеров, лишь бы ту ненависть, жгущую изнутри, погасить.

И сделать это можно только одним способом.

Рожа полковника покраснела от натуги, на шее вздулись вены, приподняв недавний, еще розовый шрам от моей пули. Понятное дело, борьба ненависти с болью это всегда напряг, как бы полковничья рожа от такого не лопнула, словно перезрелый помидор…

Не лопнула к сожалению. Более того, Павленко, превозмогая страдание в, похоже, нехило травмированном брюхе, медленно поднимал свой револьвер, явно намереваясь проделать в моей голове дыру аналогичную той, что уже имелась у главаря бандитов. Вот ведь незадача-то какая! А у меня даже на сантиметр уклониться в сторону не получится, ибо привязан я накрепко к распроклятому столбу!

– Я же обещал… что расстреляю тебя! – прохрипел полковник. – Получай! В «Борге» долги возвращают!

Грохнул выстрел. Яркая вспышка пламени ослепила меня… но не более, лишь висок обожгло раскаленным воздухом.

Павленко промахнулся.

Рука дрогнула в последний момент. От слабости? Скорее всего. Вряд ли, нажимая на спусковой крючок, он вдруг вспомнил, как помогал мне спасать одного вредного наемника, как мы с ним плечом к плечу вместе с другими моими товарищами отстреливались на берегу Яновского затона от наседающего врага, и как потом, когда всё закончилось, мы впятером тайком пили спирт в госпитале из одной мензурки на всех, передавая ее из рук в руки. Когда в голове плещется одна только ярость, в ней нет места воспоминаниям.

Я не ошибся. Полковник хрипло матернулся, подхватил пистолет левой рукой под рукоятку, прищурил левый глаз и прицелился тщательнее. Блин, надо же, какое у этого пистолета дуло. Не дульный срез, а именно дуло, как у пушки – конечно, карманной, но, зараза, весьма впечатляющей.