Закон монолита

Первым наружу полез Син, за ним принялись выкарабкиваться из кузова его бойцы. Все, кроме одного, умудрившегося штык-нож, примкнутый к автомату, всадить себе в горло. На него сейчас очень сердился Охтыж – кровища хлынула прямо на мутанта, который и так красотой не отличался.

– Косссёл, мля, – шипел он, выволакивая меня наружу вместе с одним из бойцов, оставшихся в живых. – Перештраховался со штыком, ишшшак тупорылый!

– А ты куда смотрел? – рявкнул Син, проверяя автомат. – Не мог в рыло дать перестраховщику, чтоб нож в ножнах держал?

– А я им што, нянька? – вызверился Охтыж. – Мог и сам сказать…

– Тихо! – рявкнул гетман и кивнул подошедшему водителю, который заметно хромал. – Из-за чего авария?

– Да хрен его знает, – скривился водила. – Колдобина была на дороге совсем небольшая, а в ней синим вроде что-то отсвечивало. Ну я и не стал объезжать…

– Урррод! – рыкнул Син, нанося водиле мощный удар кулаком в челюсть. – Ты ж в «ведьмин студень» въехал, сука такая!

Водила от мощного апперкота не устоял на ногах, отлетел назад, ударился головой об острый край борта грузовика, окованный металлом – и стек по борту вниз, пачкая его кровью из проломленного виска.

– Готов, – негромко проговорил один из «вольных».

– Да и хрен с ним, с дебилом, – сплюнул гетман. – Теперь из-за него придется не к покупателям ехать, а на базу топать.

– Может все ж к покупателям? – осведомился тот же боец.

– До блокпоста «боргов» пять километров, до нашей базы два. И вечереет, если ты не заметил, – раздраженно пояснил гетман. – К тому же нас теперь только четверо, и мы без транспорта. Хочешь, чтоб «борги» и нас прихватили вместе с хабаром? Им не фиг делать плюнуть на договоренности ради такого дела.

– И давно у тебя, Син, договоренности с «боргами»? – осведомился я. – Твой отец-покойник тебя бы не понял.

Это я, конечно, зря сказал. Из вредности. Но навредил себе.

Син ударил с ноги и попал точно, носком «берца» прямо под дых. Видать, рукопашкой занимался серьезно, без длительных тренировок такой удар не пробить…

Дыхание перекрыло вмиг. Ноги немедленно стали ватными, и я против воли рухнул на колени, хватая ртом воздух, словно выброшенная на берег рыба.

– Еще хочешь? – осведомился гетман.

– Давай, – выхрипел из себя я. – Бить связанного… это по ходу твое…

Это я тоже зря сказал – второй мощный удар ногой в грудь опрокинул меня на спину, и я скорчился в грязи, пытаясь протолкнуть в легкие хоть немного воздуха.

– Хорош тебе, гетман, забьешь хабар на фиг, – проговорил второй боец. – И если идем на базу, то пора уж выдвигаться. Вечереет. Скоро муляжи подтянутся, не дойдем до воро́т.

Я смутно слышал тусклый, далекий голос над головой и ни хрена не понимал, о чем он там гонит. Какие муляжи, какие ворота? Впрочем, на кой мне всё это, когда я медленно и вязко проваливаюсь куда-то…

В чувство меня привел третий удар, на этот раз по спине. Бьющий круто знал свое дело. Когда ударенный задыхается от спазма солнечного сплетения, не многие знают, куда надо долбануть, чтобы человек не задохнулся.

Бьющий знал. И когда я разогнулся от новой боли, рефлекторно вздохнув, то увидел прямо над собой жуткую пасть, с которой вниз желтой паутинкой тянулась нитка то ли гноя, то ли слюней удовольствия.

– Фстафай, сталкер, – прошепелявил Охтыж. – Подымай задницу и иди, ефли хочешь еще немного пожить.

Я – хотел. Потому что у меня появилась конкретная цель. Вернее, даже две. А когда я кого-то очень хочу убить, у меня разом просыпается офигеть какая воля к жизни. Поэтому я заставил непослушное тело подняться и, путаясь в полах своего плаща, пошел туда, куда меня повели, бесцеремонно тыкая меж лопаток стволом автомата.

***

Прогулка на свежем воздухе всегда полезная процедура для организма, даже изрядно побитого. Пройдя с километр под конвоем «вольных», я полностью восстановил дыхание, и, несмотря на ноющую боль в добросовестно отбитом теле, почувствовал себя довольно сносно. Ноющая – это не режущая и не пронизывающая, а значит, ребра не сломаны и почки не отбиты. Это уже замечательно. Вот только с запястьев на пальцы течет теплое – значит, пластиковые наручники прорезали кожу. Это уже хуже. Если в ближайшее время раны не промыть, то от грязи, попавшей в них, будут очень неприятные последствия. Не хотелось бы снова отпиливать себе гангренозную руку, уж очень это неприятное занятие.

Между тем вокруг стало заметно темнее – в Зоне вечер переходит в ночь стремительно. Мои конвоиры явно занервничали, ускорив шаг и то и дело все больнее пихая меня в спину стволами. Я не огрызался, терпел и покорно шел уже почти бегом. Когда у меня есть цель, я еще и покладистый. До поры до времени.

Свернув с разбитого асфальтового шоссе, мы пошли по грунтовке – вернее, по полосе грязи, слегка подсохшей после недавнего дождя. С обеих сторон от дороги расстилалось поле, заросшее сорняками-мутантами высотой в рост человека. И из чащи этих сорняков слышались довольно неприятные звуки. Пока далекие, но неуклонно приближающиеся.

– Бегом, мля! – рыкнул Син.