Закон монолита

Пианист бросился молча. Руки сжаты в кулаки, рыло кирпичом, непроницаемое, только на краях губ пена выступила. И это очень плохо. Значит, спустил «борг» с поводка свое боевое безумие. Теперь ему боль по фиг, и пока он меня голыми руками не порвет, в себя не придет однозначно.

Конечно, был у меня соблазн достать из кармана нож – глядишь, так бы хоть шанс появился. Но не достал. Сам предложил «кулак на кулак», так что как бы оно не повернулось, слово было сказано. И не фиг от него отступать, за язык никто не тянул. Иначе даже если и выживешь, как себя потом уважать-то? Да никак. Привыкать, что ты чмо позорное, и жить с этим. Некоторые, кстати, и живут, много чего зная о себе и не парясь по этому поводу. Но не мой случай. Совершенно не мой.

Всё это промелькнуло у меня в голове за те полсекунды, что Пианист летел в мою сторону со скоростью, нереальной для обычного человека. Бред, что берсерки остались в далеком прошлом древних скандинавов. И сейчас у многих бойцов в бою напрочь рвет крышу, и та же легендарная пена изо рта идет, и взгляд безумный, и силы прибавляется значительно, и скорости… Просто никто сейчас об этом саги не слагает. На хрена они нужны, когда Интернет в разы интереснее?

Однако есть у боевого безумия свои минусы. И главный из них – потеря гибкости сознания. Если берсерк немедленно не завалил намеченную жертву, он на долю секунды «подвисает». Вот и сейчас стормозил Пианист, когда я вместо того, чтоб попасть к нему в лапы или под удар, вдруг исчез из поля зрения. А именно – шагнул влево и вбок, по диагонали к линии атаки, поднырнул под огромный кулачище, и оказался у «борга» за спиной. И пока Пианист, затормозив разбег, вертел башкой, соображая, куда я делся, я со всей дурацкой мочи саданул ему носком «берца» по коленному суставу. Пусть помешанные на войне психи и не чувствуют боли, но если сломать им одну подпорку, то на оставшейся ноге много не навоюешь.

Но мне не повезло. Не сломал. Вроде хрустнуло там что-то в колене, но подпорка осталась с виду целой. Может броненаколенник помог, зафиксировал сустав… Не знаю. Только Пианист вдруг резко закончил подвисать, развернулся, и прыгнул. С места, как огромный дикий зверь, твердо решивший прикончить законную добычу.

Он летел эдаким живым снарядом, а я уже вновь ушел вбок, готовясь зарядить боргу с ноги как только тот приземлится. И вроде хорошо так ушел, качественно, и даже ногу уже выбросил в ударе, который по моим расчетам должен был прийтись Пианисту точно в рыло…

Не пришелся.

«Борг» каким-то немыслимым образом извернулся, перехватил мою ногу в воздухе, подсек вторую, и я в таком вот раскоряченном виде грохнулся на спину. И увидел на фоне звездатого неба, как на мое лицо опускается рифленая подошва «берца».

Бац!..

Звезд на небе ощутимо прибавилось, при этом левый глаз взорвался тупой, пронизывающей болью. Твою дивизию… Это ж надо так лопухнуться! Вот что значит недооценить противника. Не исключено, что Пианист просто придуривался, разыгрывая из себя тормоза. И у него получилось! Подловил он меня классически. Башка гудит, словно колокол, левый глаз ни хрена не видит. Цел ли вообще? Да кто ж его знает, не время разбираться.

Я катнулся в сторону, и услышал за моей спиной второй тяжелый удар рифленой подошвой об землю. На этот раз Пианист промахнулся, но мне от этого не легче. Я вскочил на ноги – и чуть не упал. Похоже, сотрясение. Которое в моем положении означает смерть. Когда противник шатается, как пьяный, совершенно ничего не сто́ит вдумчиво и неторопливо забить его до смерти…

Чем Пианист и занялся.

Уйти от второго удара у меня не вышло, и я поймал его «солнышком». Хорошо что на выдохе, а то б такой привет с правой запросто мог порвать мне желудок.

Меня согнуло пополам, но это было еще не всё. Третий удар сверху вниз, похоже, нанесенный локтем, бросил меня обратно разбитым лицом в грязь.

– Так будет с каждым, кто посмеет поднять руку на бойца группировки «Борг», – проревел надо мной голос Пианиста. Где ж ты, зараза, так рукопашку освоил? Неужто и вправду придется помереть сегодня, изображая из себя боксерскую грушу?

Я попытался подняться, но новый удар ногой в лицо отбросил меня назад.

И тут меня накрыло…

Странно, но боли я больше не чувствовал. Бывает такое, когда тебе в башке сотрясают какой-то участок, ответственный за боль, страх, разум, чувства и тому подобные неприятности, отравляющие человеку жизнь. И становишься ты чем-то вроде тупой торпеды. Ни черта не соображающей, ни о чем не думающей, кроме одного – вот этого урода я должен убить. Весь ты становишься одной вот этой мыслью, и никто ты больше, и ничего нет вокруг тебя, кроме одного – убить, убить, любой ценой убить, и ничего нет на свете, и даже тебя нет, а есть только мысль – и он. Которого быть не должно…