Закон монолита

…Я смотрел, как медленно поднимается ствол автомата, как невидимая, но кожей ощутимая линия выстрела ползет от моего живота по груди, как скользит по подбородку, как наконец останавливается, ледяной точкой замерев на переносице…

На мгновение над дорогой, на которой замер БТР и фигуры людей вокруг него, повисла мертвая тишина. Даже трупы, распятые на броне, перестали хрипеть. А может, это мое личное время остановилось на мгновение перед тем, как кануть в вечность?..

Точка на моей переносице из ледяной стала огненной. Так вот что чувствуют люди, в которых целится стрелок перед тем, как нажать на спусковой крючок. Неприятное ощущение предвкушения смерти…

Хлесткий одиночный выстрел разорвал тишину. Мерзкое ощущение между глаз исчезло… и я увидел, как АК сержанта дернуло в сторону, при этом у автомата в щепки разлетелась газоотводная трубка. Странная неисправность, никогда такой не видел…

Правда, через секунду я понял, что дело не в автомате. В ночи раздались еще несколько выстрелов, и «борги», стоявшие полукругом, попадали словно сбитые кегли. Один лишь сержант остался стоять, держа в руках изуродованный автомат и озираясь вокруг, словно волк, попавший в западню.

– Ты ствол-то опусти, – сказала темнота смутно знакомым голосом. – А то ненароком и без газоотвода выстрелит, на то он и «калаш». И тогда придется тебя израсходовать, как твоих сослуживцев.

Сержант колебался недолго. Отбросил в сторону оружие и зло ухмыльнулся.

– Ваша взяла, банкуйте.

Высокие сорняки на обочине зашевелились, и из них на дорогу вышли два темных силуэта.

– На колени, воин, а руки за голову. Тогда может договоримся, – спокойно произнес тот же голос. Блин, где ж я его слышал?

В груди сержанта аж заклокотало что-то от ненависти. Но когда ты только что видел, как быстро и неотвратимо погибли твои товарищи, выбирать не приходится.

– Вот и молодец, – сказал силуэт, вступая в полосу света от фар БТРа. – По ходу, поживешь еще.

Я прищурился, пытаясь рассмотреть лицо незнакомца – и, рассмотрев, аж присвистнул. Потому как незнакомец оказался знакомцем. Причем очень и очень давним.

– Ну, здравствуй, Снайпер, – сказал знакомец, кладя себе на плечо тупорылый АКС74у – в это время его напарник, оставаясь в тени, связывал за спиной руки пленного.

– Ну, привет… Эдвард, – сказал я, несколько запнувшись.

Тот, кого я назвал Эдвардом, рассмеялся.

– Знаешь, я тут нашего общего знакомого встретил, и он мне маленько мозги вправил насчет того, что нечего отказываться от своего позывного. Мол, Зона не простит и всё такое. Только помни – второе свое прозвище я не люблю.

– Ну, тогда здравствуй, Меченый, – улыбнулся я левой стороной рта – правая после удара Пианиста распухла в пельмень и улыбаться не могла физически.

– Давно не виделись, – заметил сталкер, пожимая протянутую руку.

– Да уж, – заметил я. – С самой Америки. А я думал ты всё там же, в своем институте штаны просиживаешь.

– Надоело, – скривился Меченый. – Зона позвала. Будто ломка началась – хочу обратно из теплой лаборатории в эту грязищу с ее аномалиями, бандитами, группировками и прочей нечистью вроде тебя, например.

Он расхохотался над собственной шуткой. Хмыкнул и я. А вот напарник Меченого, закончив вязать пленного, остался недоволен, наставительно заметив:

– Хорош ржать, молодь зеленая. Не ровен час на наш гогот припрется какая-нибудь погань.

В полосу света вступил лесник, степенно оглаживая бороду. Так вот, значит, какого знакомого встретил Меченый.

– Ишь ты, живой, – без удивления в голосе сказал лесник, посмотрев на меня. – Только рожа расплылась и слегка увеличилась в размерах, особенно справа. А так почти не изменился с нашей последней встречи.

– Блин, он еще и издевается, – проворчал я, ощупывая лицо. Так, кости, похоже, целы. Зубы тоже. Правый глаз из-за отека видит еле-еле, но главное – видит! И отлично. Остальное – мясо, которое со временем по-любому заживет.

Меченый полез в подсумок разгрузки и вытащил оттуда что-то, завернутое в тряпку.

– На, к фейсу приложи, – сказал он. – К утру забудешь, что тебе в табло настучали как в боксерскую грушу.

– Что это? – поинтересовался я, разворачивая тряпку. В ней лежал кусок чего-то похожего на мясистый ломоть не очень свежей говяжьей печени.

– Чернобыльская бодяга, – ответил Меченый. – Первейшее средство от набитой морды. Так я и не понял, растение это или артефакт.

– Никогда такого не видел, – сказал я, осторожно прикладывая к глазу неприятно мягкую и склизкую хрень. – И где ж ее собирают?

– Ее не собирают, а догоняют, – сказал лесник, разводя костер прямо на обочине дороги, более-менее свободной от сорняков. – Бегает больно быстро. А иногда, если сталкер хилый или больной, может и за ним побегать. Прыгнет на затылок, присосется, и давай исцелять от всех болезней разом, пока от человека мумия не останется.

Признаться, после такого рассказа мне как-то расхотелось лечиться. Но бодяга была прохладной, и на том участке, куда я ее приложил, боль вроде немного утихла, словно пористая субстанция впитала ее в себя.