В воздухе тонко просвистела стрела и впилась в ствол стальным зубом, точно в то место, где мгновением раньше находилась голова Гвейры. Одного быстрого взгляда назад оказалось достаточно, чтобы осознать всю безнадежность положения. Лучники, приближавшиеся широким полукругом, постепенно смыкались в кольцо, из которого мог бы вырваться воин-куница, но не женщина с личинкой на руках.
Принц зашевелился в покрывале, тревожно пискнул, словно чувствуя приближающуюся опасность. Да и, собственно, почему «словно»? Личинки все чувствуют, все понимают… Быть может, они даже многое знают… но молчат…
Овдовевшая, низложенная и приговоренная королева рванулась вперед, к просвету между стволами, уже почти не ощущая своего тела. Там, чуть дальше, ее ждало спасение — тайный камень портала, о котором знали только члены Дома д'Амес и который должен был выбросить ее далеко от дворца. Возможно, даже за пределами Дэйлорона — Кейлор никогда не посвящал ее в подробности, он был слишком уверен в собственной безопасности.
Воздух опять вспороли десятки стрел, и…
…Горячая волна поднялась вверх по горлу, сбив дыхание и мгновенно заполнив рот горько-солоноватой жидкостью; под ключицей вспыхнула боль, будто кто-то вбил туда раскаленный гвоздь.
Гвоздь, засевший в спине, не давал вдохнуть, заливая сознание зыбкой багровой пеленой. И Гвейра поняла, что проиграла.
С ужасом слушая, как булькает и клокочет в легких, она все-таки отвоевала крошечный глоток воздуха, но этого было слишком мало. Стало холодно — так, будто Смерть уже поглаживала ледяными пальцами содрогающееся в агонии тело.
Продолжая сопротивляться, дэйлор попыталась подняться; ей казалось, что она все-таки пройдет еще несколько шагов, чтобы нырнуть в подготовленный портал.
Что-то теплое легко, как мягкое перышко, коснулось щеки.
А голос, прозвучавший в угасающем сознании Гвейры, был одновременно похож и на журчание ручейка, и на шелест крон, и на сухой стрекот кузнечика в нагретой солнцем траве. Он принес странное успокоение; дэйлор почудилось, что она лежит на теплой упругой траве, а в вышине перешептываются сосны. Она почти увидела яркое небо с редкими пушинками облаков, почувствовала жар, исходящий от коричневых стволов в разгар летнего дня… Боль ушла. Остался лишь покой — и золотистые былинки, кружащиеся в горячих потоках света.
— Спасибо тебе, — прохрипела Гвейра, чувствуя, как, вытекая изо рта, по щеке проложила дорожку горячая струйка, — спасибо…
Потом… в нее устремилась Сила, к которой она не обращалась ни разу за свою недолгую жизнь, поскольку не уродилась магом. Но память предков ожила, и дэйлор, используя знания тех, кто жил раньше, открыла портал.
Откуда-то издалека донеслись исполненные ярости крики преследователей.
Они были близко — и все-таки не успели: тоннель сквозь пространство погас, свернулся, унося принца Дэйлорона в неизвестность.
И тогда Гвейра закрыла глаза, наслаждаясь теплом и густым запахом хвои. Она становилась крошечной пылинкой и могла с потоком горячего воздуха вознестись к самому небу, туда, где сплелись изумрудные кроны деревьев-стражей. И еще выше — к пушистым облакам, плывущим в неведомые края. Выше… Еще выше…
Вампир, древний и могущественный, левитировал на расстоянии локтя от пола. Скрестив ноги и положив расслабленные руки на колени, он сидел с закрытыми глазами и слушал отголоски всплесков Силы.
Происходящее в Дэйлороне мало нравилось ему; плохо, когда и без того вяло угасающее государство сотрясают убийства и предательства; еще хуже, когда вся эта мерзость угнездилась среди кровной родни. Но вот уже много столетий он не был дэйлор, а потому предпочитал не вмешиваться. Он всего лишь готовил умелых воинов для народа, к которому когда-то принадлежал, и это было, на его взгляд, хорошо и правильно, особенно учитывая то, что не осталось в Дэйлороне чародеев, владеющих боевой магией.
То, что молоденькая дэйлор смогла перед гибелью открыть портал, немного удивило и порадовало вампира. Он бы не отказался проследить и дальнейший путь личинки, но такая задача была не по зубам даже ему.
Впрочем, происходящее являлось делом правящих Домов; Дом, к которому когда-то принадлежал он сам, давно угас, а потому все склоки между претендентами на престол были ему неинтересны.