Закон парности (Гардемарины, вперед - 4)

Как мы уже говорили, обязанности Лядащева по приказу Сакромозо распространялись только на карету и лошадей. Он ни разу не был позван в покои рыцаря, он даже не знал толком, куда выходят окна его апартаментов. Сакромозо входил в дверь башни, примыкающей к крепостной стене, и совершенно исчезал из поля зрения. Лядащеву запрещено было выходить за стены крепости. Исключением был тот день, когда пастор передал офицеру просьбу Сакромозо выслать за ним карету. Именно это и позволило Лядащеву вывезти из крепости Мелитрису. Романтическое совпадение, скажете вы? Но вся наша жизнь состоит из совпадений, благих и несчастливых. Творец, придумывающий нашу судьбу,лучший из романистов.

Лядащев не знал также, кого посещает в городе Сакромозо, но рассказ Мелитрисы многое ему объяснил. Уверенность Лядащева, что Сакромозо решил оставить службу Фридриху и дать деру - куда глаза глядят, появилась из-за неотступного наблюдения за поведением "хозяина" и анализа каждой небрежно брошенной фразы.

Настроение Сакромозо во все время путешествия в Логув и далее было не из лучших, но в Кистрине его прямо-таки пожирала мрачная сосредоточенность. Когда возвращались ночью от Дона, рыцарь выглядел рассеянным и озабоченным, что-то спросил невпопад, не слушая ответа, а когда вернулись в крепость, окинул критическим глазом карету, хотя что можно увидеть в темноте, и бросил:

- Приведи все в порядок, сбрую, колеса... ну я не знаю, что там еще...

- Слушаюсь, ваше сиятельство. Мы уезжаем?

- Не твоего ума дело. Завтра, часам эдак к одиннадцати, оседлай лошадей.

Во время утренней прогулки, которая продолжалась около часа, Сакромозо спросил, выдержат ли лошади длинную дорогу, ведь на подъезде к Кистрину их чуть не загнали.

Кучер заверил, что лошади в прекрасном состоянии, доскачут, куда прикажете, хоть до Берлина. На "Берлин" словесно Сакромозо не отреагировал, только поморщился, как от боли.

После прогулки, как уже говорилось, Лядащев оставил рыцаря у дома алхимика, а по возвращении в крепость завязал лошадям хвосты.

К вечеру Сакромозо неожиданно появился в конюшне.

- Упакуй багаж,- приказал он коротко и добавил с загадочной улыбкой: - Испровергнет... вот чертовня!

- Не понял, ваше сиятельство!

- Завтра в пять утра мы уезжаем. Сейчас солдаты принесут багаж.

- Куда ж нам ехать, господин хороший, если через три дня в Кистрине ждут Фридриха? Весь гарнизон на ушах стоит. Во всяком случае, пора набрасывать на лошадей красные вольтрапы.

Когда Лядащев вывел лошадей на двор, было почти темно, поэтому он взял в руки горящий факел. Караул на крепостной стене поначалу взволновался, но, увидев странного кучера Сакромозо, успокоился, только велел затушить огонь. Лядащев с готовностью исполнил приказание, сделал еще круг, успел рассмотреть в огне пленных чье-то лицо и после этого спокойно вернулся в конюшню.

Когда час спустя в условный закуток явился Белов, у Лядащева все было готово. Единственным знаком радости и приязни был короткий удар по плечу да внимательный взгляд, каким он окинул Александра с головы до ног.

- Примерься,- он кивнул на карету,- залезать надо с торца.

Сооружение свое Лядащев назвал "станок", одной из необходимых деталей его был притороченный к задку кареты сундук. Примерка была сложной. Александр не мог разместиться, подобно Мелитрисе, в секретном днище, он был значительно выше и крупнее, поэтому нижняя часть "тулова", как ворчливо обозначил Лядащев, должна была всунуться в "ложное дно", а плечам и голове надлежало уместиться в сундуке. Для этих целей сундук лишился одной стенки, а в карете было аккуратно выпилено овальное отверстие по размеру плечей. Сверху на сундук был поставлен большой дорожный сак. Все оружие, занимавшее ранее секретное днище, Лядащев сгрудил в большую плетеную торбу, которую разместил сзади козел. Торба была аккуратно прикрыта попоной.

- А вылезать как? - раздался глухой голос Александра.

- Без моей помощи тебе не выбраться. Но нам бы только из крепости выехать.

- Да я тут сдохну - в этом гробу!

- А ты спи пока,- посоветовал Лядащев.- Воздух туда проникает, я проверял. Главное, не храпи.

- Когда я храпеть начну, уже поздно будет. Предсмертный это будет храп, слышь, Лядащев?

- Тише ты! Умолкни...

Кто-то прошел по двору, бряцая шпагой, потом опять все стихло.

- Вылезай пока. Я тебе вольтрап подстелю. А то всю задницу на ухабах отобьешь.

Ровно в пять утра карета стояла у входа в башню. Сакромозо вышел во двор в плаще до пят. Весь его вид выражал крайнее недовольство утренним холодом, он то позевывал, прикрывая рот пальцами, то поднимал воротник. Плащ топорщился от уже знакомого ручного саквояжа. С веселым недоумением он всмотрелся в карету - какой-то у нее новый, непривычный силуэт.

- Сбрось все это,- сказал он вдруг, указывая на тщательно притороченный к задку кареты багаж.- Нам это уже не понадобится.

- Да как же, ваше сиятельство. Я всю ночь паковал,- взмолился кучер.

Сакромозо усмехнулся, потрогал тугую веревку, крепкие узлы, развязывать их - часа не хватит.