Закон парности

Прокалившийся в тигле порошок нельзя было оставлять без присмотра, поэтому важный разговор произошел в подвале среди колб, реторт, таинственных таблиц, старых гравюр с изображением дракона, кусающего себя за хвост, — древнего символа алхимиков, и еще множества предметов вовсе не доступных пониманию обычного смертного. Не будем подробнее описывать лабораторию, скажем только, что наш старый знакомец Гаврила, испытывающий вечную тягу к перемешиванию различных компонентов, умер бы здесь от зависти.

Добавим к слову, что Гаврила на своем поприще, занявшись врачеванием и парфюмерией, достиг куда больших успехов, чем его германский собрат. Жизнь последнего была полна превратностей. Магистр Жак очень напоминал фальшивомонетчика, который путем переплавки из двух золотых сделал один и попал на каторгу. Каторгой стала сама жизнь его, но по милости Божьей он этого не осознавал.

В сложных химических опытах, посвященных добыванию золота, необходимо было добавлять в эликсиры малые толики благородного металла. Если бы сложить все эти малые толики, магистра Жака можно было считать весьма богатым человеком. Но он не суммировал убытков, а потому был счастлив.

Шепча над тиглем колдовские заклинания, магистр между делом сообщил, что Цейхель, несчастный и бестолковый Цейхель, погиб при пожаре, ему, сударь, упавшей балкой раскроило голову.

Сообщение о смерти Цейхеля Сакромозо принял спокойно. Пустой человек! Что ему не поручи, обязательно провалит, а просчеты свалит на других.

— Мир праху его… Но где остальные? Где Шварцкопф?

Магистр повернул к Сакромозо счастливое, мокрое от пота лицо:

— Приступаю к наиважнейшей части моего опыта. Подойдите ближе! Философская ртуть уже прокалилась, я делал это трижды, превращая зеленого льва[15] в красного, — глаза алхимика жутковато блеснули. — Теперь мы будем подогревать красного льва… да, да… на песчаной бане с виноградным спиртом. Сознаюсь, я впервые использую спирт, поэтому жду безусловного успеха.

— Месье Жак, отвлекитесь на минуту. Где Миддельфок, где Шварцкопф, где Дункель, наконец?

— О последних я ничего не знаю, а Миддельфок здесь, в Кистрине. Он живет в доме вдовы Румер, рядом с крепостным валом. Бедный юноша, по-моему, помешался. Здесь был ад, ад! — проговорил магистр скороговоркой, потом перевел дух и уже совсем другим, значительным и важным тоном присовокупил: — Теперь главное, чтоб эликсир, вернее винный спирт, не закипел. В противном случае надо начинать все сначала.

— Что значит — сошел с ума?

— Он либо молчит, либо разговаривает сам с собой, — брюзгливо заметил магистр, его очень раздражало незримое присутствие пустого Миддельфока при его высокой работе. — Не исключено, что все это притворство. Вдове удалось сберечь от пожара кое-какое золото. И запомните, мой друг, это камнеобразное вещество — вид его обманчив, оно режется ножом — надобно положить в обмазанную глиной реторту и дистиллировать, дистиллировать, — горло его по-голубиному клокотало.

— Какого черта, магистр! Вы можете разговаривать нормально?

— Я и разговариваю. Я обещал вас научить златоделанию и научу!

— Златоделанию вам надо учиться у меня! Где девица?

— Какая девица?

Вот те раз! Сакромозо с размаху уселся на заляпанный какой-то химической дрянью табурет.

— Ру-усская! С которой Цейхель приехал в Кистрин! Была здесь девица или нет? Отвечайте!

— Девица была, — равнодушно ответил магистр. — Я не знаю, где девица. Миддельфок уверял, что сам видел, как девицу объяло пламенем.

— Зря так обошелся с ней пожар. Она могла бы много нам порассказать, — задумчиво бросил Сакромозо. — Ну да ладно. Мертва, и забудем о ней. Цейхель вез типографические планы русских или что-то в этом роде. Где они?

— Я думаю, сгорели, — магистру давно прискучил этот разговор, он желал вернуться в свой мир, где бродят кимерийские тени и танцуют в огне саламандры.

— Объясните, где живет вдова?

Тащиться пешком через весь город, вернее останки города, Сакромозо смертельно не хотелось, он был голоден, зол, как Мефистофель, беседа с сумасшедшим Миддельфоком казалась сущим наказанием, этот малый и в нормальном состоянии был непереносим. Словом, привычка откладывать неприятности на завтра сыграла обычную роль. Но на следующий день Сакромозо отправился разыскивать постояльца вдовы Румер. Дом означенной вдовы выглядел гораздо лучше, чем жилище алхимика, что подтверждало правило — лучше иметь золото, чем изобретать его, уже и крышу починили, и стены очистили от копоти.

Миддельфок обедал. Столом служила огромная, обожженная по углам столешница, поставленная на свежие козлы. Если у бедного малого и помрачился рассудок, это никак не отразилось на его пищеварении. Длинные руки его ловко доставали блюда с закуской с самого дальнего края стола.

При появлении Сакромозо он встал, отер руки о грязные кюлоты, не выказывая ни малейшего удивления, кивнул, потом подумал и опять принялся за еду.

— Да перестаньте вы, наконец, жевать! — воскликнул с раздражением Сакромозо.

— Угу… — он положил кусок жареной баранины на тарелку и неожиданно икнул.

— Где Дункель?