Закон парности

— Убит. В Познани… Когда брали девчонку.

— Где она?

— Сбежала.

— Магистр Жак говорит с ваших слов, что она сгорела… объятая пламенем.

— Магистр тронулся мозгами, — Миддельфок повертел пальцем у виска. — Он слышит только то, что ему хочется. Это Цейхель погиб во время пожара. Не упади ему на голову балка, я не упустил бы девчонку. Запозднились вы с приездом, господин банкир.

— Запозднился… — задумчиво произнес Сакромозо. — А почему вы думаете, что Репнинская жива?

— Ее видели на той стороне Одера среди погорельцев. По описанию, во всяком случае, похожа…

— Для нас лучше принять, что она была объята пламенем.

— Пламенем так пламенем. Вина не испробуете?

— Испробую… испробую, — мысли Сакромозо витали где-то далеко, вне дома вдовы.

Что это — крах?.. Или обычная рабочая неудача, коих были десятки… Но что привезет он королю? Отказ английского флота воевать против России — это раз. Барон Диц, очаровательный и умный пройдоха, шустрит сейчас в Петербурге… Его он тоже поставил под удар. К черту барона, к дьяволу Петербург. Он привез королю деньги, а это главное. Деньги всегда главное, при любом раскладе. Вино было кислым…

— Какие будут указания?

«Женись на вдове», — хотел крикнуть Сакромозо, но вслух сказал:

— Ждать… Видимо, придется начать все сначала. Будем искать девчонку. Не думаю, что она ушла далеко. Говорят, она совсем ребенок.

— Шельма она, а не ребенок, — проворчал Миддельфок и опять принялся за баранину.

На этом и расстались.

Вечером комендант фон Шак пригласил Сакромозо поехать в гости в загородную усадьбу к очаровательной баронессе К. Усадьбу пощадила война, поэтому комендант надеялся, что ужин будет изысканным. Даже если бы баронесса была старой грымзой, а ужин состоял из двух постных блюд, Сакромозо все равно согласился бы на поездку. Куда угодно, только хоть на время убежать от самого себя. Судьба опять поставила его перед выбором, но вместо того, чтобы подать ясный знак, что-то вроде перста указующего, она гримасничает, как раскрашенная Коломбина.

Поехали в карете коменданта. За ужином Сакромозо не мог скрыть улыбки. Очаровательница К. оказалась расплывшейся пятидесятилетней матроной с плохими зубами, а ужин мог похвастаться только посудой, которую ради высокого гостя извлекли из тайника в подвале.

Ах, рыцарь, не ездить бы вам в загородную усадьбу, не клевать пересушенного тощего гуся, а пойти в темную безлюдную конюшню, затаиться около яслей и послушать. Вы бы услышали много интересного!

— Не перебивайте меня, Василий Федорович, — а то я собьюсь, — невнятно шептал женский голос. — Кроме Миддельфока есть еще… сейчас вспомню… Шварцкопф. Но его я никогда не видела.

— Откуда вы о них знаете?

— Подслушала. Но они при мне не таились. Цейхель все время язык распускал. В Кенигсберге в Замке служит Гросс — он тоже прусский шпион. Там еще есть их агенты, только их фамилий я не знаю.

— Зачем вас похитили?

— Они не верят, что я сбежала из Петербурга по своей воле. В Кистрине они ждали главного, он должен был со мной «работать», так они говорили. И еще… в Петербург поехал кто-то от них… недавно… с каким-то очень важным заданием. Каким-то образом это задание связано со мной. Василий Федорович, увезите меня отсюда…

— Да, да… я что-нибудь придумаю.

— Не плачьте, княжна… моя мужественная, добрая и умная девочка…

Шел дождь, из свинцовых водостоков хлестала вода. Темень была — глаз выколи, горел только один факел в галерее, и то больше чадил, чем светил. Робкая тень на секунду отразилась в луже, потом бесшумно отворилось оконце в камере у лестницы, ведущей в подвал.

На башне трубач проиграл короткую мелодию — полночь…

Последняя воля

Утром пастора Тесина неожиданно вызвали к коменданту.

— Вас ждут в штабе армии, — очень вежливо, но без обычной доброжелательной улыбки, с какой светские люди говорят с представителями церкви, заявил фон Шак. — Вот этот офицер будет сопровождать вас.

Офицер вежливо поклонился.

— Через полчаса выезжаем. Соберитесь…

В крайнем смятении Тесин вернулся в свой подвал. Удивительно, что необычайная новость уже была известна раненым и взволновала всех до чрезвычайности. Срочный вызов пастора мог означать только одно — речь шла об обмене. Были и противники этой идеи. Пастор немец, об его освобождении могла хлопотать протестантская церковь. Но кто бы там ни хлопотал, перед заключенными светлым ореолом замаячило слово «свобода», и оно будоражило всех, как заглянувший в камеры свежий ветер.

В глубокой задумчивости пастор сложил в сумку жалкие остатки ритуальных предметов, с которыми он и в каземате вел службу. Куда запропастилась Библия?

— Господин пастор, умоляю вас, выслушайте, — перед Тесиным стоял мальчик. — Все говорят, что вас обменяют. Я уверен, что вы уедете отсюда, — он замолк на мгновенье и выдохнул: — Возьмите меня с собой.

— Дитя мое, — Тесин совершенно смешался. — Ваша просьба неожиданна, поверьте, я не знаю, в силах ли… Но с моей стороны я постараюсь сделать все возможное… Но что от меня может зависеть?