Закон парных случаев

Постепенно Маша стала приходить в себя. Чтобы развлечь своих спутников, Оксана стала ловить светлячков и осторожно прятать их в еще нераскрывшиеся восковые магнолии. Бутон в темноте начинал таинственно мерцать, светиться, словно сказочный каменный цветок. Потом Андрей сломал небольшую ветку со светящимся цветком и торжественно произнес: «Это будет наш талисман. Пусть он светится долго». Но пока они дошли до дома светлячок, вероятно, опьянел или вообще задохнулся от сильного аромата, и свет в цветке погас. Маше стало очень жалко светлячка, и в этом ей тоже почудился недобрый знак. Но красота южной ночи, шелест воды у самых ног сглаживали вчерашние тревоги и постепенно заставили Машу позабыть о светлячке. Она держала в руках ветку с крупными глянцевыми листьями и роскошным белым цветком и уговаривала себя, что жизнь все равно прекрасна, и не надо отчаиваться, и что у них с Андреем все еще впереди. Эти мысли на время примирили ее со случившимся и вернули мужество ждать окончания поездки. «Все это отвратительно, но не нарочно же. Просто испытание. Она должна выдержать. Надо только чуть остыть и успокоиться. Все будет хорошо».

Потом прошла еще ночь, и еще. Они с Андреем спали по очереди. Если засыпал один, второму ничего не оставалось, как стараться удержаться на краю, ухватившись рукой за раму, но металлический край был довольно острым, рука немела и начинала пахнуть разогревшимся металлом. Так что в часы бодрствования Маша опять сидела у открытого окна и думала о доме.

В одну из таких бессонных ночей Андрей, наконец, решился рассказать Маше горькую правду о своей семье. То ли искал оправдания, то ли просто пришло время излить наболевшее.

Истоки несчастий, обрушившихся на эту семью, следовало бы искать в событиях почти двухсотлетней давности, времен Ермоловских походов на Кавказ. Российская империя расширяла свои границы. Чтобы избавиться от беспокойных соседей, генералу Ермолову было поручено «благородное дело усмирения горских разбойников». Поэтому черкесов, адыгов, чеченцев безжалостной рукой изгоняли из родных мест, их аулы разграблялись в назидание «непокорным», а земли изымались в пользу казаков. Огромное число изгнанных навсегда покинуло родные места, сохранив в памяти ненависть к тем, кто отнял у них землю и привычную жизнь. Потом случилась Октябрьская революция, и вся история повторилась. России нужен был выход к нефти, и начались другие смуты и «переделы». И снова разорялись черкесские деревни, аулы, изымались земли, рушились семьи.

Не обошла злая судьба и семью Андзаура, главу небогатого, но знатного рода. Его дочь, осиротевшую после одного из таких боев, красивую девочку, несовершеннолетнюю черкесскую княжну, привезли в казачью станицу и отдали служанкой в семью какого-то казацкого атамана. А через несколько лет окрестили Елизаветой и выдали замуж за простого русского парня. Отчества у нее тогда не было, но она помнила, что отца звали Андзаур, так что по созвучию, стала называться Андреевной.

Ни о какой любви к мужу и речи быть не могло. Был только испуг. Сначала были попытки протеста – память крови нет-нет, да и вскипала в жилах молодой черкешенки. Но потом появилось чувство апатии, сознание собственного бессилия и невозможности что-то изменить. А еще через сколько-то лет выработалась скорбная привычка просто нести свой крест. Была одна радость – дети. Сын и дочь, Андрей и Оксана. Дети-полукровки были красивы в мать – гордо посаженная голова, спинка прямая, особая такая стать. Кажется, поставь им на голову кувшин с водой – донесут, капли не разольют. Только глаза были в отца – серо-зеленые и щечки по-славянски припухлые. Может, из-за этих детских глаз и притерпелась, «слюбилась» их жизнь.

Потом началась другая война, Вторая мировая. Отца призвали в армию, а мать с детьми осталась в Майкопе. Но война дошла и до Северного Кавказа. Когда в городе появились немцы, закрылись многие магазины, лавочки – продавцы боялись, что немцы начнут их грабить. Началось голодное время. Женщины трудились, где только можно было заработать на кусок хлеба для детей. Мать Андрея по десять часов работала на масличном заводе, а потом усталая, с той же гордой осанкой, как учили ее в детстве, не сутулясь и не опуская головы, шла домой с сумкой жмыха, который немцы со смехом называли «сталинским шоколадом». Часто этот жмых был единственной едой в доме. Есть его можно было только скоту – колючая спрессованная шелуха семечек подсолнечника с тонкой прослойкой выхолощенной мякоти. Однако, если его пососать или даже пожевать, можно было почувствовать вкус свежеотжатого масла.