Закон парных случаев

Он усадил ее на диван, прикрыл пледом и пошел наверх. Нашел пузырек с какими-то таблетками в верхнем ящике прикроватной тумбочки, мельком отметив беспорядок и разгром, также царившие здесь. Раздвинутые панели шкафов, выброшенная одежда, разоренная постель. Было похоже, что она убегала и пряталась…

Что же с ней творится? Он посмотрел на зажатый в кулаке пузырек… Откуда таблетки? Она до сих пор лечится?

Когда Шибаев вернулся вниз, Лина уже спала. Долгую минуту он рассматривал ее бледное измученное лицо, потом повернулся и пошел в прихожую. Взяв на тумбочке связку ключей, он вышел на крыльцо, нашел нужный и запер дверь, после чего спустился и пошел вокруг дома, присматриваясь к следам на длинной клумбе, примыкавшей вплотную к дому. Цветы явно требовали воды, добрая половина из них пожелтела, всюду буйно торчали сорняки. Он обошел вокруг дома, не обнаружив ничего подозрительного. Вернулся и прошелся по комнатам, задергивая шторы и гася свет, заглянул в кухню, ванные и кладовки. Дом был пуст, если не считать спящей на диване девушки и его, Шибаева. За окнами тем временем наступила ночь. Шибаев упал в кресло напротив дивана и притянул к себе журнальный столик. На нем стояли немытый царский фужер с золотой короной и тарелочка с солеными орешками. Недолго думая, он открыл дверцу стеклянного бара, стоявшего между диваном и креслом, и присвистнул при виде красочных винных бутылок и хрустальных четырехгранных графинов, наполненных… а что это у нас тут? Перевел взгляд на бутылку из-под вина, валявшуюся на середине комнаты…

Он вытащил ближайший графин, открыл и с удовольствием вдохнул – определил по запаху, что там виски. Дорогой выдержанный благородный напиток. Во втором – коньяк. В бутылках – вина, ликеры, бальзам, черный, как смола, и что-то ядовито-зеленое с запахом духов. Вот уж «праздник взгляда, вкуса, осязанья», как любит говорить Алик. Шибаев достал фужер и налил себе виски, представляя, как будет рассказывать Алику, что употреблял миллионерское пойло. Ему пришло в голову, что бар принадлежал убитому Храмову. Он отхлебнул, закусил орешком. Устроился поудобнее. Снова отхлебнул. Допил и налил еще.

В доме было очень тихо, снаружи не доносилось ни звука. Он слышал едва уловимое тихое дыхание девушки на диване. Она вдруг шевельнулась и застонала – ему показалось, что заскулил щенок. Он вскочил. Стоял, напряженный, испытывая странное чувство чужого враждебного присутствия и пристального недоброго взгляда. Голова кружилась. Вернее, стены и предметы в гостиной, медленно покачиваясь, оборачивались вокруг него. В доме по-прежнему стояла глубокая тишина. Он снова опустился в кресло, откинулся на спинку и закрыл глаза…

…Он проснулся от прикосновения чьей-то руки к плечу. В гостиной было светло, и он понял, что наступило утро. Лина трясла его за плечо и что-то говорила. Он не сразу понял, что именно. Голова была пуста, равно как и хрустальный графин на журнальном столике. Во рту была вязкая неприятная сухость, страшно хотелось пить.

– С вами все в порядке? – прокричала девушка. – Просыпайтесь! Доброе утро!

– Доброе. Давно вы меня…

– Целый час! – Она рассмеялась. – Я даже испугалась. Вы меня сторожили? Спасибо. Никого не видели?

– Нет.

– Я спала, как убитая. Хотите кофе? Можно в кухне, ничего? Неохота сюда тащить.

– Хочу. Можно в кухне. – Он представил себе лошадь, пьющую из бадьи, и подумал, что тоже непрочь… из бадьи.

– Можно умыться, возьмите в шкафу чистое полотенце.

Шибаев отправился в ванную, открутил кран и с наслаждением приник к холодной струе, чувствуя, как возвращается жизнь. Неужели весь графин? Однако! Он попытался восстановить, как наливал и пил, но вспомнил только второй заход. Дальше был мрак. Хорош сторож! Что с тобой, Ши-бон? Уснул у Ады Борисовны и прозевал вора. Уснул здесь… И весь графин! Чуть не полста…

Они сидели за громадным столом с мраморной столешницей. В раковине по-прежнему высилась гора немытой посуды. Он сглотнул – пахло хорошим кофе. Лина возилась, доставая из холодильника какую-то снедь, что-то клала на стол, что-то швыряла в помойное ведро.

– Только сыр и кофе, – она повернулась к Шибаеву. – Больше ничего нет. Еще черствый хлеб. Может, в кафе? Тут рядом. Я не готовлю. Или бутерброд с сыром, или кафешка.

– Достаточно, – сказал Шибаев. – Хватит этого.

Они пили кофе. Он мельком рассматривал ее. Она собрала волосы в пучок, была слегка подкрашена, одета в голубые джинсы и белую футболку и ничем не напоминала потерянную перепуганную девушку, которую он видел раньше.

– Спасибо, – сказала она, глядя ему в глаза. – Вы уже знаете, кто я? Расспросили знакомых?

– Знаю. Что вы принимаете?

– Доктор Лемберг прописал снотворное, только оно не помогает. Почти. Когда человек боится, он не может уснуть.

– Чего же вы боитесь?

– Меня хотят убить, я уже говорила. Сначала убили Толю, теперь хотят убить меня.

В ее словах не было надрыва, она говорила о возможном убийстве как о чем-то обыденном. Шибаев понял, что Толя – ее муж, Храмов.

– Откуда такая уверенность?

– Он знает о каждом моем шаге. Зачем, если не хочет убить?

– Кто?