Закон подлецов

— Какой же это драндулет? — возмутился Сергей. — Вы гляньте, новенький же мотоцикл, только что из магазина, в масле еще.

Ему и впрямь обидно стало: давно мечтал о мотоцикле, деньги с трудом собирал, даже немного у родителей пришлось призанять. Вера Георгиевна и Анатолий Павлович, конечно, возмутились: не хватало еще, чтобы родной сын у родителей деньги одалживал, но Сергей твердо стоял на своем. Он теперь человек самостоятельный, сам зарабатывает, деньги отцу с матерью вернет.

Вот тогда-то, когда увидел Гнилов новенькую «Яву», и созрел в его голове коварный план. Обдумав все, он решил, что одному ему задуманное не потянуть. И позвал «на кружку пива» дружка своего — Никодима Укорова, опера из районной уголовки. В общем-то, не дружками они были, а так, знакомыми, но друг другу симпатизировали явно.

Черноусый Рустик, как звали мангальщика все местные, с поклоном принес блюдо дымящейся баранины и, пятясь спиной, удалился из собственного кабинета, как он пышно именовал закуток в шашлычной, где за фанерной перегородкой, отгороженные от общего зала, стояли хлипкий столик да пару колченогих стульев. Гнилов достал из портфеля бутылку «Посольской», пару чешского пива.

— Ого! — восхитился Укоров. — Царское угощение».

— Обижаешь, Васильич, — просиял участковый. — Для дорого друга, как говорится…

Водка с пивом, жаркий июньский день и дымный, пропитанный жиром воздух весьма эффективно способствовали дружеской атмосфере. Через час они уже клялись в вечной дружбе и заверяли во взаимном уважении, изливая друг другу ментовскую душу.

— Понимаешь, Глебыч, с надрывом признавался Укоров. — Вызывает меня майор и говорит: «Тебе, говорит, не западло у проституток деньги брать?» А у самого рожа сытая, часы японские на лапе, и дачу, я точно знаю, строит. Ну я ему и говорю: «Западло, когда такую зарплату платят и жить не на что». А, ну как я его?

— Во! — поднял Гнилов большой палец. — Правильно, Васильич. Все жируют, а нам — шиш. Мы что, не люди? Не даете — сами возьмем.

В шашлычной, где народу было полно, Гнилов, хотя и захмелел изрядно, не стал говорить о деле. Заговорил, когда присели перекурить в скверике на скамеечке. Укоров внимательно выслушал, план участкового забраковал полностью, сказал, что все нужно делать иначе, и заявил внушительно:

— Мы с тобой чуток выпили, Федя. А дела надо решать на трезвую голову. Тем более тут есть над чем подумать. Завтра я все обмозгую, и вечерком мы с тобой встретимся.

…Пропажу Сергей обнаружил утром. Вышел, чтобы ехать на работу, и увидел, что мотоцикла возле подъезда нет. Сначала попытался утешить себя мыслью, что кто-то из дружков решил подшутить, но через два дня, когда пропажа так и не обнаружилась, понял — угнали.

Ему посоветовали написать заявление в милицию об угоне. Написал. Дежурный в отделении спросил: «Транспортное средство застраховано?» Сергей призадумался: вроде в магазине, когда все бумаги на «Яву» оформляли, девушка-продавец что-то о страховке говорила.

— Надо бумаги дома посмотреть, — ответил он дежурному. — Вроде в магазине оформляли.

— Погляди, погляди, в магазине точно должны были застраховать, — внушительно посоветовал дежурный.

Страховой полис и впрямь лежал среди других документов на «Яву».

— Ну, вот, Серега, а ты печалился, — узнав о страховке, — обрадовался за близкого друга неразлучный Витек Аверьянов. — Надо теперь в страховую идти и получить деньги.

— Точно, — подтвердил Витькин младший брат-погодок Саня. — Так что снова будет у тебя «Ява», только новая.

Деньги Михеев получил, но новый мотоцикл купить не успел. Его арестовали, обвинили, что он угнал собственный мотоцикл с целью продажи и получения страховой суммы. Вещдок в деле фигурировал один, и потому он же и — главный: фотография с изображением мотоциклетного мотора. На фотографии явно поверх изображения обычной ручкой был нацарапан номер его пропавшей «Явы», переписанный из технического паспорта, изъятого дома во время обыска. «Липа» была настолько грубой и очевидной, что фотографию следователь обвиняемому показывал издалека и в руки не дал. А к моменту суда единственное «вещественное доказательство» и вовсе исчезло. Судью это обстоятельство никоим образом не смутило, и андроповский кнут стеганул по парню со всей своей силой. Приговор вынеси сколь нелепый, столь же и безжалостный — три года с конфискацией имущества. Адвокату было безумно жаль своего молодого подзащитного, но максимум, чего он смог после целого ряда обжалований добиться — это изменения отбывания в колонии на поселение с обязательным привлечением к труду. Конфискацию имущества не отменили. Людмиле с двумя маленькими дочурками оставили по сути голые стены, не погнушались даже холодильник забрать.

***