Закон подлости

– А наколка – она всегда с тобой. Пришёл в баню, разделся, сам посмотрел, людям показал. Всем удовольствие. Так-то, друг, а ты говоришь, зачем наколка. Выходит, нужна она, получается. Да ладно, ты не расстраивайся. Давай так. В следующее воскресенье… Слышь меня?

– Слышу.

– В это же время сюда приходи. С корешем тебя познакомлю, он тебе живо это дело поправит. Знаешь, он как с того раза наловчился, что хошь зашпандорит: хошь – «привет», хошь – орла со змеёй. Змея-то тебе ой как к лицу будет.

– А что же вы её, эту змею, себе не пришпандорите?

– Я бы с удовольствием. Жена не даёт – ревнует. Понял?

– Понял.

И мы расстались, довольные друг другом. Я вышел из бани. Ярко светило солнце. Дрались на асфальте воробьи. Дворник подметал улицу. На руке дворника синели слова: «Жизнь – обман». Я шёл и думал, что, может, он и прав, этот парень с галочкой.

Надо к матери съездить.

Платок ей к празднику подарить.

Пепельница

Я помню, Чехов кому-то сказал, что вот, дескать, пепельница на столе стоит, а я про неё могу к завтрашнему дню рассказ написать.

Я, конечно, не Чехов, я и на Сахалине-то ни разу не был, но вот пепельница у меня такая, что удержаться не могу.

Эту пепельницу видеть надо, причём днём. Потому что, если её вечером в темноте увидишь, можно испугаться навсегда. Медведь чугунный килограммов на восемь. Страшен, как некрашеный танк. Стоит этот медведь на задних лапах. Передние когтями на тебя нацелены. И пасть раскрыта. В эту пасть пепел стряхиваешь, и жуть берёт, потому что этот хищник чугунный вот-вот полруки отхватит.

Досталась она мне совершенно случайно. Я в архангельской гостинице с одним типом номер на двоих делил. Человек он, может, и хороший, но я его трезвым не видел. Он обычно ночью появлялся, свет включал и говорил:

– Дай трёшку, меня Владимир зовут.

Я быстро давал ему три рубля, а он до утра не появлялся. Утром его вносили в бессознательном состоянии, и он весь день спал. Такая у него командировка была.

В день моего отъезда он внезапно протрезвел, чувствуя надвигающееся безденежье, посмотрел на меня виновато и сказал:

– Слышь, друг, хороший ты парень, только дать тебе нечего, вернее, завернуть не во что…

Помолчал, что-то вспоминая, потом достал из-под кровати это чудовище чугунное и протянул мне:

– Я тут тебе задолжал.

Я тут же отдал ему предпоследние три рубля и вежливо отказался от подарка.

– Обижаешь, – сказал Владимир. – Старинная работа. Во всём мире два экземпляра. – Подумал и добавил: – А может, даже три.

Я отказался и стал собираться домой.

Приезжаю в Москву, раскрываю чемодан. Лежит красавец, пасть открыл, когти выпустил, того и гляди, на жену набросится. Но не выкидывать же. Поставили на стол.

Гости как-то собрались. Сели ужинать. Смотрю, кусок в горло никому не идёт. Все стараются эту образину пастью к соседу повернуть. Чувствую, на нервы людям он действует. Снял медведя со стола, на тумбочку к кровати поставил.

Ночью просыпаюсь от крика. Жена кричит. Думал, воры забрались. Нет, оказывается, жена проснулась и вместо моей физиономии с медвежьей столкнулась.

– Духу, – кричит, – чтобы его здесь не было!

А выкинуть этого медведя жалко. Отнёс в кладовку и забыл совсем.

Через месяц приблизительно жена пошла в кладовку за тазом. И вдруг этот хищник на неё в полутьме набросился. Жена бежать, он – за ней. Она об порог вместе с тазом грохнулась, ногу вывихнула.

Конечно, никуда он за ней не гнался. Стоял себе и зевал, но ей со страху померещилось, будто он её по пятам преследовал, да ещё рычал что-то неприличное.

Короче, был у моего приятеля день рождения. Взял я Михал Михалыча и подарил.

– Вот тебе, – говорю, – пепельница старинная. Произведение чугунного искусства. Таких в мире всего два, а может, даже одна.

Приятель, естественно, обрадовался, но через неделю назад его приносит и говорил:

– Спасибо тебе, медведь, конечно, прекрасный, и лично меня он абсолютно не трогает, потому что я курить сразу бросил, но вот домочадцы не хотят при электрическом свете спать, а без света им страшно, потому что он якобы к ним подкрадывается.

А тут он ещё со стола упал, лично я не испугался, но вот соседям снизу это не понравилось. И не в том дело, что у них люстра оборвалась в кастрюлю с борщом. И даже те двое, которые борщом ошпарились, тоже не против этого медведя. Но люстра, понимаешь, дорогая, и, пока я за неё выплачивать буду, пусть этот медведь у тебя постоит.

Пробовал я его потом и на свадьбы дарить, и на дни рождения, но всё равно он ко мне возвращался. А тут, смотрю, нас как-то друзья сторониться начали, уже и не приглашают никуда. И выбросить медведя жалко.

А тут к нам родственник из тайги приехал. На три дня приехал, живёт уже две недели. В Третьяковку ходит. Жена за него и уцепилась.

– Возьми, – говорит, – себе, на добрую память. Будешь нас в тайге вспоминать добрым словом.

А родственник – человек скромный, хоть и не уезжает две недели.

– Как я, – говорит, – могу такой подарок взять? Вещь, наверное, ценная.