Закон стаи

— Кто вам мог сказать такую глупость?

— Господин Пантов, — не думая о последствиях, соврал Агейко и, прикинувшись простачком, добавил: — А разве зазорно быть меценатом? Я ознакомился с уставом фонда, и ничего, кроме благих намерений, в его деятельности не вижу…

На линии воцарилась тишина. Агейко догадался, что банкир, прежде чем согласиться, тщательно обдумывает возможные последствия их встречи.

— Приезжайте завтра к девятнадцати часам, — наконец отозвался Бурмистров. — По возможности изложите ваши вопросы на бумаге. Если случится так, что меня отвлекут дела, я постараюсь ответить на них ночью.

Агейко понял, что банкир оставляет за собой право еще раз хорошенько обдумать ход предстоящей беседы с представителем прессы и в конце концов уклониться от «живого» интервью, мотивируя отказ нехваткой времени. Но это нисколько не нарушало его планов: что бы ни ответил ему банкир, материал в газете о банке должен появиться. Пусть себе Бурмистров хвалится, какие трудности он преодолел, не спал ночей, бедолага, решая неразрешимые проблемы. Уж он, Агейко, обеспечит этой беседе соответствующий комментарий.

Он достал ручку и набросал на листке бумаги с десяток пустячных вопросов: как вы, Денис Карлович, стали банкиром, как заработали первый капитал, с какими трудностями приходилось встречаться, какую пользу принесет правоохранительный фонд обществу… И дальше в том же духе.

Закончив список вопросов, он еще раз бегло пробежал его глазами и ухмыльнулся: самые ленивые студенты-стажеры придумали бы что-нибудь посложнее и покаверзнее. Но Агейко требовался лишь ответ.

Он снова снял трубку и набрал прямой номер спикера думы.

— Здравствуй, Юра, — узнав голос Агейко, обрадовался Хоттабыч. Судя по всему, он тоже испытывал неловкость от последней их встречи.

— Как Эдита, чем занимается Филька? — задал дежурные вопросы Агейко.

Хоттабыч что-то невнятно пробурчал о дочери, зато во всех подробностях принялся рассказывать, как Филька научился перелезать через садовый забор.

— У меня дело к вам, Александр Серафимович, — выслушав рассказ до конца, сказал Агейко.

— Мы всегда рады тебя видеть, Юра. Заглядывай вечерком на чаек. Может быть, и Эдита будет.

Агейко стоило больших усилий сдержаться и не спросить, а где же это может быть вечером Эдита, как не дома, рядом с сыном? Но он лишь сглотнул комок в горле и пояснил:

— У меня есть очень важные новости, которые требуют разговора тет-а-тет.

Хоттабыч помолчал, затем невесело ответил:

— Боюсь, Юра, что ничем не могу тебе помочь. Эдита взрослая женщина и сама отвечает за свои поступки. Лучше тебе поговорить с нею наедине…

— По поводу наших отношений с Эдитой я никогда бы не обратился за вашей помощью, Александр Серафимович. У меня деловой разговор, если хотите, как с председателем парламента.

— Тогда приезжай в думу завтра вечером.

— В это время я буду в банке «Интерресурс», у Бурмистрова.

— И до него добрался?

— Об этом и хотелось бы поговорить.

— Тогда не тяни, приезжай сегодня. Я тебя буду ждать.

Агейко положил трубку, задумчиво посмотрел в окно: неужели у Эдиты роман с Пантовым? Так быстро? Зная ее характер, он просто не мог поверить, что Эдита может быть настолько легкомысленной. Тогда почему вечерами, как признался Хоттабыч, она не бывает дома? В ближайшее время надо обязательно повидаться с невестой, которая пока ему не отказывала, и обо всем обстоятельно поговорить. В крайнем случае, решил Агейко, он покажет ей кое-какие документы, проливающие свет на истинное лицо ее нового ухажера. Правда, произведут ли они эффект на Эдиту? В этом он не был уверен.

Он вышел из редакции и направился к машине, хотя до здания областной думы можно было пешком дойти за пять минут.

6

Роман Алистратов делил всех добропорядочных граждан на тех, кто мечтает стать политиком, и на тех, кто при одном упоминании о них спешит перейти на другую сторону тротуара. Так вот, если бы его, Алистратова, который в силу своих убеждений (имиджмейкер должен делать политиков, а не голосовать за них) никогда в жизни не был избирателем, попросили высказаться в отношении Пантова, то он бы бегом кинулся на другую сторону тротуара. В первый день знакомства Роман увидел в своем подопечном обыкновенного прохиндея, который каким-то чудом пролез в законодательные органы власти и теперь был исполнен уверенности, что останется депутатом до конца своих дней. Конечно, в том случае, если не представится возможности забраться еще выше.

Лишь одно качество Пантова импонировало Роману: тот никогда не лез за словом в карман, как говорят в народе, имел язык без костей и мог болтать о чем угодно и сколько угодно, при этом обильно удобряя сказанное любимыми словечками «бляха-муха» и «ептыть». Но это был не единственный и не самый главный недостаток в его риторике. Если уже после третьего урока Роман добился того, что Пантов заменял ругательства пословицами и поговорками, то научить его переходить от бытовых на социально значимые темы в одночасье не удавалось.