Закон сталкера

Командир группы замер на секунду в нерешительности, а потом произнес:

– Рамс прав. Снайпер. Положи на пол всё свое оружие кроме ножа. После чего иди и принеси осколок Монумента. Потом мы уйдем, а ты останешься здесь. Если сумеешь выбраться, то будешь жить.

Грамотно придумано. По ходу, они где-то раздобыли ключ от бункера. Уйдут, запрут меня в этой подземной могиле – и замечательно. Считай, никто больше Снайпера не увидит. Хотя брешет фанатик конечно. В чернобыльской Зоне за мою голову нереальная сумма назначена. А к деньгам неравнодушны даже те, кому собственная жизнь по барабану.

Но когда на тебя нацелены шесть автоматов, выбирать не приходится. Поэтому я аккуратно, не делая резких движений, положил на пол свой АК и меч Виктора.

И с «Бритвой» в руке направился к Монументу, который в этой вселенной называли Зеркалом Миров.

Он был почти таким же, как тот, который находился в Украине под печально известным Саркофагом Четвертого энергоблока ЧАЭС. Тот, который я уничтожил… Почти таким же по форме. Но не по размерам.

Здесь, под Измайловской аномалией, посреди огромного подземного зала, заваленного горами мусора, замерло громадное сияющее надгробие, высотой наверно этажа в три, не меньше. Глыба чего-то, напоминающего лед цвета чистого неба, испускающего ровный, потусторонний, ирреальный свет.

Я подошел к нему. Постоял немного, глядя в его беспросветную, мертвую синь. Наверно так смотрит мясник в глаза быка прежде, чем ударить один раз, коротко и точно…

Да нет, наверно это все-таки взгляд человека, который понимает – ни хрена он не сделает своим ножом с этой бесстрастной, мертвой глыбой, явно не принадлежащей этому миру. Человека, который понимает, что сразу после неудачного удара шесть автоматов превратят его тело в решето, вырывая из него брызги крови и кусочки мяса, которые будут равнодушно шлепаться на эту чистую синеву. И, возможно, одна из пуль, пройдя насквозь через меня, вышибет из моего кармана небольшой лоскут шерсти одного маленького мутанта, благодаря которому я разрушил Монумент в соседней вселенной. И как знать, не развалится ли после такого это Зеркало Миров, как развалилась под чернобыльским Саркофагом аналогичная аномалия.

«Они не выстрелят».

Это не были слова в человеческом понимании. То, что прозвучало в моей голове, больше было похоже на знакомый мне мыслеобмен – сталкивался, общались так с Виктором Савельевым, или вот недавно с Лютым, например. Но всё же это было иное. Я понимал, что аномалия общается со мной, но как – черт его знает. Главное – понимал, и этого было достаточно.

Я обернулся.

Да, действительно. «Монументовцы», выстроившиеся полукругом вокруг аномалии, больше никогда не смогут стрелять. Их экзоскелеты отливали сейчас тем же мертвенным светом, что и Зеркало Миров, и ясно было, что бронекостюмы и люди внутри них стали одним целым. Навеки застывшими памятниками самим себе.

Понятно. Нечто похожее я уже видел под Саркофагом, правда там были серебристые статуи. Что ж, видимо, у каждой аномалии свои вкус. В данном случае Зеркало Миров превратило людей в часть себя. Не об этом ли всегда мечтали фанатики Монумента? Что ж, Машина Желаний исполнила их мечту. Надеюсь, теперь они счастливы.

Я вновь повернулся к Монументу. Что ж, хорошее начало диалога. Правда удивительно – неужто Машинам Желаний ведом страх смерти? Ведь не из-за симпатии ко мне только что превратила она в статуи шестерых своих фанатов. Мысли мои услышала про то, как я при помощи кусочка шкуры мутанта уничтожил Монумент – и испугалась! А ведь если это так, значит, живые они, эти сверкающие аномалии! Ведь только живое не хочет умирать и борется за жизнь любыми доступными способами. Хотя, помнится, Виктор Савельев говорил, что и неживое тоже боится смерти.

«Я вижу чего ты хочешь», – вновь коснулся моей головы чужой, холодный разум, которому не требовались слова – я просто чувствовал информацию, которая беспрепятственно проникала в мой мозг. «Ты обретешь то, за чем пришел».

– Конечно обрету! – тряхнул я головой, отгоняя наваждение. – Только не надо исполнять моих желаний, ладно? А то оно у вашего брата-Монумента как-то криво выходит, потом последствия от этого исполнения хрен разгребешь. Я уж лучше сам возьму всё, что мне нужно.

С этими словами я развернулся, подошел к окаменевшему командиру группы фанатиков, и от души рубанул по нему «Бритвой», рассекая статую от плеча до пояса.

И она рассыпалась, как рассыпается от хорошего удара стеклянный болванчик. Раз – и с легким, звенящим шуршанием на пол обрушилась гора мелких осколков, сияние которых тут же начало стремительно затухать.

Однако один большой осколок величиной с кулак продолжал ритмично мерцать, на глаз с частотой около одной слабой вспышки в секунду. Не до конца окаменевшее сердце фанатика? Возможно.

«Живой кусок Монумента нужен, светящийся. Тогда, надеюсь, можно будет что-то сделать», – сами собой всплыли в моей голове слова Кречетова.