Закон-тайга

Петренко, продолжая испускать из себя мочу, повернулся — в каких-то нескольких шагах от него стояли три огромные рыже-полосатые кошки: в лунном освещении полосы рябили в глазах, и милиционер встряхнул головой, пытаясь отогнать навязчивое наваждение.

Одна кошка сразу же исчезла, но две другие остались. Они казались такими грациозными, такими домашними, что милиционер не удержался и присвистнул:

— Фьють, фьють…

Вновь скрипнул снег — кошки как-то очень синхронно сделали шаг вперед.

— Кис-кис-кис, пойдемте домой, я вас молочком угощу. — Иногда даже милиционерам не чуждо чувство сострадания к голодным животным, замерзающим на улице в предновогоднюю ночь.

Кошки сделали еще один мягкий шаг вперед…

— Кисоньки, холодно вам, хозяева из дому выгнали. — Старшина уже закончил нехитрый физиологический процесс; резинка щелкнула по волосатому животу.

Наверное, если бы не профессиональное чувство, история бы эта имела другое продолжение, но Петренко, вспомнив, как приятно бить беззащитных существ, забыв про мочеиспускание, ударил кошек ногой, целясь в левую…

Увы, самогон Сидорихи оказался слишком забористым и суровым: удар пришелся как раз между двумя рыже-полосатыми кошками, и старшина, потеряв равновесие, с размаху упал в сугроб.

— Во, бля… — Старшина выплюнул снег и попытался встал на четвереньки, но в это самое время обе кошки прыгнули на него…

Борьба была недолгой — разнеженный недавним теплом и самогонкой, старшина даже не сопротивлялся. Спустя десять минут мертвенно-желтый свет зимней дальневосточной луны освещал жуткую и отвратительную картину: кроваво-бурое месиво на вспаханном снегу; голова, откусанная нетерпеливым хищником, валялась в нескольких шагах, в сугробе, под забором, а на самом месиве, довольно урча и чавкая, сидел, облизывая окровавленные лапы, огромный рыже-полосатый тигр-каннибал…

* * *

То ли от непривычного ощущения одиночества, то ли от холода, но Василиса проснулась и, нетрезво пошарив рукой по подушке, пробормотала сквозь сон:

— Ваня, Ванечка, давай еще палочку… А?

Но Ваня уже не слышал ее: то, что осталось от бывшего старшины февральской милиции, перемешалось с побуревшим от крови снегом и лохмотьями растерзанного тулупа и лежало под забором, а от него в сторону тайги вели огромные следы страшного хищника…

Глава шестая

В кино влюбленные, к сожалению, опоздали — Таня предложила пойти в гарнизонный госпиталь, в красный уголок.

— Знаешь, а у нас уже елку поставили, — сказала она, смущенно улыбаясь, — наверное, я еще маленькая… Но что могу с собой сделать — так люблю Новый год, елку, наряжать ее, развешивать игрушки… Еще с детства. Может быть, поможешь?

Михаил Каратаев давно уже вышел из того возраста, когда наряжают новогоднюю елку. Да и елок этих за свою жизнь он, охотник, перевидал столько, что на десятерых хватило бы… Не говоря уже о пальмах, кактусах, карликовых березах и прочем, что он видел за время многотрудной и ответственной службы в «Альфе», за время путешествий по странам и континентам.

Но если Таня попросила — возражать не стоит. Тем более такой замечательный шанс побыть вдвоем, может быть, он и скажет ей то, что собирается сказать вот уже целый месяц…

Красный уголок в госпитале оказался небольшим, но на редкость уютным: телевизор, тепло, мягкие кресла, приятный полумрак…

Елка была еще холодной — наверное, ее принесли с мороза пару часов назад. Благоухая свежей хвоей, она занимала собой почти половину маленькой комнатки; темные ветви-лапы и этот свежий запах невольно создавали ощущение старой, когда-то слышанной в детстве, но давно забытой сказки.

— Ну что — давай игрушки развешивать, — дурачась, спросила девушка, — а потом дождик, снежинки, серпантин?..

Михаил не противился, скорее наоборот, — стоя на табуретке, он аккуратно и бережно брал из рук Тани игрушки, и, когда их руки случайно соприкасались, оба смущенно отворачивались.

— Таня, а этот самый Сидоров… лейтенант… Ну, которого я сегодня… Ну, короче, ты понимаешь?

Девушка насторожилась:

— Что?

— А часто он к тебе пристает? — не глядя на девушку, спросил бывший спецназовец.

— Да один раз только… Он раньше к Оле приставал — наверное, подумал, если я сестра, то и я такая же доступная, — тяжело вздохнула девушка, никогда не одобрявшая поведения старшей.

— А Оля — она что, совсем опустилась? — печально вздохнул Михаил.

— Да, знаешь, в последнее время она очень изменилась. Я пыталась с ней говорить, мол, замуж бы ты вышла, ребеночка бы родила, ты же женщина, а каждая женщина когда-нибудь должна стать мамой, — при этих словах Таня неизвестно почему покраснела, — а она мне: мол, пока не нагуляюсь, никакого замужества. А чем, мол, еще тут заниматься? С детьми — проблемы. Пеленки, мол, да и время от гулянок отнимают. Мужиков тут хватает, говорит, а мы, бабы, всегда в цене.

Михаил лишь передернул плечами и ничего не ответил — да, подобную философию исповедовало подавляющее большинство женского населения Февральска, как, наверное, всех или почти всех диких поселков Дальнего Востока.