— Завьял, на максимальной вперёд. Твоя задача: раздолбать миномёт под горой и бегом назад. Выполняй!
— Есть! — Рявкнул парень, скрылся внутри, захлопнув люк, и машина с рёвом и сизым выхлопом сорвалась с места.
Колёсный бронетранспортёр — машина ходкая, способен развить скорость до ста кило-метров в час, и Завьял бил все рекорды, раскатываясь под горку.
— Лучше никогда, чем поздно…
Шершнев успел заметить, как Павел пальнул из карабина прямо от пояса. В миг вы-стрела он почувствовал ожог под правой коленкой, нога почему-то онемела и подломилась, следом волна сильнейшей боли прокатилась от колена к голове, на глаза легла душная, тём-ная паранджа, высасывая сознание.
"За что они…?"
"За то же, за что и ты…"
"Но я выполняю приказ. И я хочу мира этой земле".
"Они тоже выполняют приказ. А мир — он разный".
"Мир один, где не убивают…по приказу. Где люди живут, как…люди".
Ощущение токающей боли в правой ноге не позволяло уснуть. Болезненные импульсы пробегали по телу и отдавались в левой руке затяжным нытьём. Сонное оцепенение смени-лось беспокойством. Щелчком вернулось сознание. Воссоздалась расплывчатая картина: он стоит у БТРа и разговаривает с капитаном; на периферии в уголке глаза лёгкое движение; Паша стреляет навскидку; человек, всё это время лежавший замертво, вскидывается над ас-фальтом скомканной красной тряпкой; кровь веером. Боль в ноге.
"А меня, кажется, зацепило грязно. Кость, зараза…. Лишь бы не ампутация".
Он открыл глаза. Лежит в тенёчке, по-видимому, подле бронетранспортёра. Не на го-лом асфальте, мягко подстелено, под приподнятой головой какая-нибудь скатка. Ч-чёрт, больно. Над ним чьё-то лицо. А-а, Коля-Николай.
— Как… дела…, Коля? В… меня… стреляли?
— Лежите, товарищ генерал, вас ранило осколком в ногу. Один чех на гранате лежал, ну, и рванул чеку. Наши на подходе, уже вертушка кружит.
Колина голова ушла в сторону, и в правый глаз жгуче ударила световая вспышка. Оду-ревший солнечный луч, рикошетом отскочив от стеклянного осколка в искорёженной кабине грузовика, впился в хрусталик. Полыхающее зеркальце мистическим наитием направило долгую белую молнию прямо в самый незащищённый пятачок человеческого тела. Сумасшедший лазер выжигал глазное дно, раскалённый лучик вплавлялся в мозг.
Шершнев поспешно закрыл глаза, но острая игла пронзила веко. Выделились и тут же закипели слёзы. Надо прекратить эту пытку!
— Осколок… стекла… режет, — выдавил он.
— Бредит, — сказал кто-то рядом.
"Вот уж точно — бред! Сказать толком не могу".
Он мотнул головой, но она, как свинцовый шар, под собственной тяжестью вновь ска-тилась в продавленную в скатке ямку. Гадство!
Он собрал мысли и силы.
— Солнечный зайчик… глаза… слепит. Уберите.
На лицо моментально упала тень. Слава богу!
— Слава богу! Ещё чуть, и глаз бы вытек.
Всего несколько мгновений беспомощности в фокусе слепящего света, но ему хватило этих секунд, чтобы навсегда заработать стойкое неприятие ярких солнечных бликов. С тех пор он по жизни выбрал для себя теневую сторону, и тень благодарно приняла его.
— Простите, товарищ генерал, — забормотал некто Колиным голосом, — я тут это, отвлёк-ся. Бой идёт.
— Бой?! — Виктор Сергеевич заскрёб рукой в поисках "Калаша".
— Да нет, — поправил себя Коля, — наши утюжат, вертушка садится уже.
Загадочные совпадения
— …о своих приключениях в Чечне я тебе рассказывал, — Виктор Сергеевич, отпив гло-ток чая, поставил стакан на сервировочный столик.
Брат и сестра сидели в обшитых кожей, строгого вида креслах с высокими прямыми спинками. Столик на колёсиках уютно притулился между креслами, на нём, помимо гене-ральского стакана с чаем, имел место, отсвечивающий хрустальными гранями, пузатенький кувшин с апельсиновым соком, который Марина Сергеевна предпочитала всем остальным напиткам.
— Полумрак и спокойная беседа с родным человеком. Что ещё нужно усталому путни-ку? Э?
— Ну, — Марина приподняла тонкий бокал, наполненный густой оранжевой жидкостью, — историю твоего ранения я знаю, но ко вчерашнему она каким боком?
Виктор задумчиво покивал головой.
— Не припоминаю, говорил я тебе, или нет: солдатик один — водитель Коля отдал для меня с пол-литра своей крови. Меня первый раз прооперировали в госпитале при воинской части, что под Назранью. У него четвёртая группа оказалась, как у нас с тобой. Вот и отдал. А вчера… еду я по площади "трёх вокзалов", документы читаю, перевожу замыленный глаз на тротуар и вижу — Коля! Кровник! Представляешь? Всего на секунду отвлёкся. Мистика! Шлёпает себе с вещмешком, вид затрапезный. Изменился, конечно. Восемь лет, как-никак. Я его, ей богу, сначала по ушам признал. Уши у него особенные, как крылья у слона.
Марина фыркнула.
— Шершнев, у слона нет крыльев!