Закон военного счастья

— В госпитале, — подтвердила Татьяна Федоровна. — Молодец, приходишь в себя. Хочешь, я тебе Васильевну кликну?

— Если она не занята, — попросил Ростик и смутился. Наверное, сейчас мамина степень занятости значения не имела. Это подтвердила и Федоровна:

— Больно вы все деликатные, Гриневы, — вздохнула она. — Сейчас приведу ее. А то она три ночи не спала, все ждала, чем операция обернется.

Ростик не понял эту фразу, по его разумению, врачи сами всегда отлично знали, как проходит операция, и лишь потом осознал, что это, скорее всего, относилось к Земле, а тут, в Полдневье, даже мастерская работа хирурга могла обернуться гангреной, или сепсисом, или еще какой-нибудь гадостью.

Потом пришла мама и принесла небольшой ночничок, сразу стало светлее. Мама была, как всегда, самой прекрасной женщиной на свете, даже с кругами под глазами на пол-лица, даже с дрожащими и опухшими от слез губами. А может, они были просто искусаны от отчаяния и боли за него, за Ростика?

— Ну что ты, мам, — отозвался он, едва увидел ее, — я же в порядке, видишь? Уже через недельку плясать буду.

— Если бы видел, какого тебя привезли, — начала было мама, но тут за ней появился какой-то большой сероватый силуэт. Это оказался хирург Чертанов, только без халата и потому не очень узнаваемый.

Он слишком уверенно положил руку маме на плечо, но врачи — они все вообще немного странные, особенно хирурги, может быть, им можно, решил Рост.

— Привезли вас, молодой человек, прямо сюда, в госпиталь, — пробасил Чертанов. — Хорошие у вас друзья, если бы не они, вам бы.

Он не закончил, лишь смущенно сжал мамино плечо.

— Кто? — спросил Ростик.

— Ким, — тут же отозвалась мама. — И эта, новая девушка. — Ее глаза чуть удивленно блеснули. — Кстати, как она тебе?

— Ева?.. Наверное, это была Ева. — Ростик посмотрел на воду. Мама поняла и еще немного его попоила. — Хороший боец, отличный пилот. Если будет держать в том же духе, станет, мам, как ты… Кстати, где Любаня?

Мама странновато посмотрела на Чертанова, потом улыбнулась Ростику подрагивающими губами.

— Она придет. Придет.

— Скорее бы, — отозвался Ростик и почувствовал, что устал. Но все-таки, вглядевшись в невидимое в полутьме лицо Чертанова, спросил:

— Доктор, как я?

— Не очень, — отозвался Чертанов — На три сантиметра ниже или чуть ближе к груди, была бы задета печень. А при нашей нынешней обеспеченности это… В общем, я бы ничего не смог сделать. Может, кто-то другой?

Но даже Ростик знал, что Чертанов лукавил, что лучше его пока в Боловске хирурга нет. И если не он, тогда никто.

— Спасибо, доктор, — куда тверже, чем ему хотелось, поблагодарил Рост. — Отличная работа. Теперь дело непременно пойдет на поправку.

Чертанов усмехнулся и вышел из палаты, оставив маму наконец в покое.

— Ну, что же ты не идешь за Любаней? — спросил ее Ростик и лишь тогда понял, как глупо это звучит. Может, Любаня дома, может, у нее вообще дежурство где-нибудь, она ведь тоже кого-то лечит, и ее работа кому-то может спасти жизнь… Он уснул и спал очень долго, но даже во сне знал, что выздоравливает.

Теперь мама очень часто заглядывала в его палату, иногда даже сидела по ночам. А вот Любаня забежала пару раз, и все. Это было странно, Рост даже пытался ее удерживать, когда смог наконец хотя бы левой рукой шевелить, но она… убегала. Это было куда заметнее, чем Росту хотелось бы. И все-таки самые глупые мысли он от себя гнал, не до того было, ему требовалось выздороветь.

Едва он стал понимать, что к чему, он спросил:

— Мам, а где мои доспехи? Меня же в доспехах должны были привезти? Вы их, по своей дурацкой врачебной привычке, не распилили на кусочки?

— Живы твои доспехи, — нехотя отозвалась мама из кресла, которое по ее просьбе откуда-то в Ростикову палату притащила Татьяна Федоровна. — Размолочены все, но живы.

— Они мне не раз жизнь спасали, их починить нужно, — объяснил Рост. — Как думаешь, если написать Поликарпу на завод просьбу, сумеет он их восстановить? По старой-то дружбе?

— Я напишу, ты успокойся. К твоей выписке, — мама вздохнула, — они будут, скорее всего, снова в порядке.

— Хорошо бы, — отозвался Ростик, но лишь для того, чтобы сгладить мамино несправедливо неприязненное отношение к доспехам.

Но еще более неприязненное отношение у мамы вызывало любое упоминание о Любане. Ростик даже нервничать начал, не случилось ли чего с женой, но потом вполне успокоился — придет, твердил он себе, непременно приедет. Не может не прийти.

И она пришла. Как-то поутру, когда он еще не ждал никого, когда просто вслушивался в шумы госпиталя, в шаги по коридору за дверью, в далекое звучание голосов, открылась дверь и в нее бочком, виновато проскользнула Любаня. Ростик сразу разулыбался, да так, что она смутилась. И дальше держалась очень настороженно. Даже не сразу присела в кресло, а просто ходила, привыкая к палате, к темноте, которую так и не захотела разгонять, например запалив плошку с репейным или каким-то похожим по запаху маслом.