В нашем подъезде всего по две квартиры на площадке. Предположить, будто на салазках с третьего этажа в наше с Юлей отсутствие гонял Гавросич, было немыслимо. Хотя бы потому, что у деда нет никаких салазок, я точно знаю, я уже интересовалась этим вопросом прошлой зимой. А вот у соседа нашего Петьки не квартира, а настоящий хламовник, и там запросто могли схорониться и сани, и даже тройка лошадей (при условии, что они не живые, а механические и есть не просят). Да и сам Петька, по-моему, слегка чокнутый, поэтому логично ждать, что его странные игры когда-то распространятся за пределы квартиры.
Дверь приоткрылась, пресловутый Петька выглянул в щелочку – бледный, небритый и почему-то с зеркальцем на лбу, как у доктора-отоларинголога.
Зеркало добросовестно отразило и отбросило мне в лицо лучи закатного солнца.
Я зажмурилась и попятилась.
– Чур меня! Изыди! – воскликнул чокнутый доктор Петя и захлопнул дверь.
– Совсем свихнулся, – поставила диагноз доктору я и переместилась к нашей двери.
Юля уже открыла ее и ждала меня на рубеже.
– Стойте! – заорал Гавросич, едва мы вошли в прихожую. – Стоять! Ни с места!
Подружка, еще на лестнице успевшая снять с себя влажный плащик, потянулась с ним к вешалке да так и замерла. Я застыла, точно цапля, на одной ноге.
В прошлый раз, когда дед встретил нас на пороге подобным криком, мы дорого поплатились за непослушание.
Тогда Гавросич сюрпризно покрасил дощатый пол в прихожей долго сохнущей эмалью, и мы с Юлей вляпались в свежую краску всеми четырьмя ногами. А на мне как раз были новые дорогие колготки ажурного плетения, с изящным рисунком которого совершенно не сочетались «лапы» цвета детской неожиданности. Юля же лишилась и вовсе ценной вещи – красного кожаного клатча, который она уронила на пол, испугавшись дедова предостерегающего вопля.
– Не делайте лишних движений и ничего не трогайте! – потребовал старик-затейник.
– Что окрашено? – прямо спросила Юля, как велено было, не шевелясь и глядя строго перед собой, что производило странное впечатление – как будто она допрашивает вешалку.
– Пока ничего, но я потребую, чтобы все в доме обработали краской для снятия отпечатков пальцев! – объявил Гавросич.
– Кроме моей новой сумки, пожалуйста! – напряглась Юля, не изжившая скорбь по поводу утраты предыдущего клатча.
– А чем вызвана срочная необходимость снятия отпечатков? – в свою очередь, спросила я.
– Тем, что нас обокрали!
– Что?! – ахнула Юля.
– Что украли? – уточнила я.
– Мое сердце!
Гавросич всхлипнул, и мы с подружкой, презрев запрет на движение, кинулись его утешать.
Пока мы вели расстроенного старика в кухню, усаживали там на табуреточку и заваривали успокаивающий травяной сбор, Гавросич невнятно, со слезами в голосе, рассказывал о своей беде, и я не сразу поняла масштаб трагедии.
– Один только кактус украли? Ой, подумаешь, Гавросич, один кактус, чего вы так убива… Какой кактус? – до меня запоздало дошло. – Неужели Чучундру?!
Юля, обмахивавшая старика салфеткой, разжала пальцы, и белый платочек спланировал на пол.
– Я не верю, – пробормотала подружка и после секундной паузы сорвалась с места в карьер.
Я побежала за ней.
В девичьей светлице все было точно так же, как до нашего ухода. Недорогие золотые и серебряные побрякушки, которые Юля перебирала перед выходом, так и поблескивали скудной россыпью на тумбочке трюмо. Подружкин ноутбук и мой планшет чинно лежали на тумбочках.
Я распахнула платяной шкаф и проверила, на месте ли моя новая кожаная курточка и дорогая, как сто собак, Юлина шубка (из собак, как мне кажется, и сшитая). Все было в наличии. Даже норковая шапка, из которой подружка в случае прихода моды на сросшиеся брови предлагала надергать волосков для накладки.
Получалось, что пропала только Чучундра. Причем унесли ее в базовой комплектации с горшком, роскошную расписную супницу оставили на подоконнике.
Юля зачем-то заглянула в пустую посудину, пальчиком рассеянно размазала в абстрактный узор серый земляной след, потом потерла лоб, запачкав его, и изрекла:
– Признаюсь, до недавнего времени я сильно недооценивала кактусы. Как-то не видела я их в ряду дорогих артефактов! А зря, оказывается, ради обладания редким кактусом кто-то готов пойти на кражу!
– Вчера мы уже решили, что из-за Чучундры Гавросич пойдет на убийство, – напомнила я.
– А теперь и на самоубийство, – добавила подружка, прислушиваясь к доносящимся с кухни звукам.
Потерявший зеленого друга, дед всхлипывал так безнадежно и горько, что запросто можно было ждать от него финальной реплики «Да пропади она пропадом, такая жизнь!» и незатейливого рукоделья с веревкой и мылом.
– Что будем делать? – спросила Юля. – Поищем еще одну близняшку Чучундры?
Я покачала головой:
– Гавросич замену не примет. Надо найти настоящую Чучундру.
– Настоящая Чучундра упокоилась на помойке! – напомнила Юля.
– Тсс! – Я подскочила и закрыла дверь, чтобы Гавросич нас не услышал. – Для деда та Чучундра, которую украли, и есть настоящая! Вот ее мы и должны отыскать и вернуть!
– А как? – простодушно спросила подружка.