Закон вселенской подлости

– Это Ромашкин! – шепотом пояснила я подружке, взглянув на экран мобильного.

– Извините, Аделаида Робертовна, засим мы вас оставим, спасибо за компанию, за хлеб, за соль, за молоко и за пирог! – Моя подружка мигом сориентировалась, распрощалась с любопытной коллегой и за рукав утащила меня подальше за книжные полки.

– И за герань! – добавила еще я. – А потом вежливо поприветствовала телефонного собеседника: – Здравствуйте, Алексей!

«Это не вежливо, а сухо, – проявил недовольство мой внутренний голос. – Могла бы и полас-ковее быть с парнем, который звонит тебе уже второй раз за день!»

– В первый раз я сама ему звонила! – возра-зила я.

– Кому вы звонили, Полина? – тут же спросил упомянутый парень.

Вот я балда, опять перепутала внутреннюю речь с внешней!

– Кому звонила? Да Гавросичу! – ловко выкрутилась я. – Из пугающего опасения, что в одиночестве у него проявятся остаточные суицидальные явления.

– Не проявились?

– Вроде нет.

– Прекрасно, – по голосу чувствовалось, что следователю не терпится сменить тему разговора. – Тогда у меня для вас две новости: одна хорошая и одна плохая. С какой начать?

– С хорошей! – сунувшись к трубке, крикнула Юля.

– С плохой! – одновременно сказала я.

– Нашел я вашего маньяка, вот! – выпалил Ромашкин, ликуя, как мальчик.

– Да ну?! Где?! Как?! Когда?!

– Дай я спрошу!

Юля вырвала у меня трубку и с придыханием вопросила:

– Скажите, а какие у него глаза? Большие и красивые?!

– Почему обязательно большие и красивые? – озадаченно переспросил Алекс в трубке.

– «Бабушка, бабушка, а почему у тебя такие большие глаза? – Это чтобы лучше тебя видеть, деточка!» – не сдержавшись, злобновато процитировала я и отняла у зазевавшейся Юли мобильник. – Алексей, и кто же оказался маньяком?!

– Не берусь утверждать это без должной проверки, но обоснованно подозреваю одного гражданина без определенного места жительства, – уклончиво ответил следователь. – Он уже задержан, так что вы можете ослабить бдительность и меры безопасности.

– Мы их не очень-то и напрягали, – призналась я, отпихивая ногой рвущуюся к трубке подружку, но следователь этих моих слов уже не услышал – отключился.

– Пошел задержанного допрашивать, – вздохнула я не без зависти.

Признаться, не только Юле хотелось незамедлительно прояснить личность и внешность свежевыловленного маньяка.

До конца рабочего дня в библиотеке подружка дотянула с трудом. Поскольку маньяка уже поймали без нас, ее исследование в продолжение и дополнение трудов синьора Чезаре Ломброзо потеряло острую актуальность, а никакого другого столь же увлекательного занятия Юля себе не придумала.

От нечего делать она занялась сочинением поэмы «Красотка и маньяк», но быстро обнаружила, что ключевое слово мало с чем рифмуется, из-за чего забуксовала и вскоре досадливо объявила:

– Правильно Ломброзо маньяков отдельно не выделил! С ними совершенно невозможно работать!

– В каком смысле?

Я отвлеклась от каталога, над систематизацией которого упорно пыталась работать, старательно игнорируя подружкино ритмичное бормотание.

– В таком, что про всех остальных я с ходу могу сочинить хоть что-нибудь, – ответила Юля и тут же привела примеры: – Был однажды пойман жулик – продавец протухших рулек, никогда не чтили воры правовые договоры, шел по улице насильник, в рукаве держал напильник…

– Зачем? – перебила ее я.

– Что – зачем?

– Зачем насильник нес напильник?

Глупый вопрос, конечно, но мне вдруг стало интересно.

Что он там острил и затачивал, насильник этот, какой такой инструмент?!

– А я почем знаю?! – подружка рассердилась. – Психологию насильников я не изучала! Это вообще неважно, я пытаюсь тебе объяснить, что к слову «маньяк» очень трудно подобрать рифму!

– Ничего не трудно, вот, пожалуйста: арманьяк! – моментально предложила я. – Город во Франции и одноименный алкогольный напиток. Вроде коньяка!

– Слишком изысканно, – Юля поморщилась. – Не вижу, как их увязать в одном контексте, маньяка и арманьяк.

– Тогда каяк! Лодка такая, – предложила я.

Не в издевку предложила, наоборот, из благородного желания помочь ближней своей.

Но Юля разозлилась пуще прежнего:

– А это как сочетается? По реке плывет каяк, на каяке том маньяк, он высматривает жертву и лакает арманьяк? Бред какой-то!

– Так маньяк – он же по определению ненормальный, однозначно должен быть бред, – рассудила я, пытаясь утихомирить разбушевавшуюся творческую личность, но не преуспела.

Юля сердито фыркнула, отвернулась от меня, уткнулась в окно да так и вросла в пол, негодующе шевеля лопатками.

А я еще с полчаса потихоньку выписывала в столбик на бумажке рифмы: дьяк, трояк, маяк…

Маньяк – маяк, по-моему, шикарная рифма, а?

Вот идет сексуальный маньяк – красота для него, как маяк…

– Чего сразу маньяк? Да, мне нравятся красивые девушки, но это не повод обзываться! – обиженно заявил знакомый голос, и я поняла, что в очередной раз произнесла вслух то, что не следовало.

– Эдик! – обрадовалась Юля, разворачиваясь к вошедшему. – Что ты здесь делаешь?

– Как – что? За вами пришел! На улице уже темно, страшно, как мои принцессы пойдут без эскорта?