Закон вселенской подлости

Вектор дули, свернутой подружкой в полукоматозном состоянии, прошел далеко мимо меня, так что я не приняла оскорбление на свой счет и не обиделась.

Некогда было принимать и обижаться, надо было поторапливаться на работу.

– Юля, ты заметила, что по утрам, когда человек встает с постели, у него нет живота? – зашла я издалека и при этом, признайте, была достаточно деликатна.

– Уху, – то ли согласилась, то ли просто всхрапнула Юля.

– Хочешь, чтобы у тебя не было живота – вставай! – заключила я.

– Неправильный вывод, – возразила Юля и зевнула. – Правильный такой: хочешь сохранить фигуру – спи!

Я плюнула, запахнула халатик и вышла из светлицы.

И под дверью ванной столкнулась с Гавросичем.

Это было как столкновение двух поездов, один из которых прибыл не по расписанию. Причем опоздавшим поездом была вовсе не я!

– В чем дело, Гавросич? – спросила я крайне недовольно, даже забыв поздороваться, что обычно мне несвойственно. – Почему это вы не там, а тут?

– Потому что там занято! – Гавросич тоже не скрыл раздражения.

– Кем?!

Я прислушалась.

За дверью ванной мелодично журчала вода. Под аккомпанемент плещущих струй кто-то фальшиво распевал: «Я-а-а по-о-о-омню чудное мгнове-е-е-енье…»

Пение в отличие от мгновения не назвал бы чудным даже Робинзон Крузо, за двадцать лет отчаянно истосковавшийся по звукам человеческого голоса.

Тем более что на человеческий этот голос не очень-то походил.

Думаю, если бы на нашем с Гавросичем месте был композитор Глинка – автор данного романса на стихи Пушкина, – он как минимум горько заплакал бы. Казалось, что в ванной солирует музыкально бездарное животное отряда «Парнокопытные», семейства «Полорогие», подсемейства «Козлы».

– Передо мно-ой я-а-ви-и-илась ты-ы-ы! – с воодушевлением проблеял оккупант в ванной.

И я не выдержала – рявкнула:

– А ну, встань передо мной, как лист перед травой!

– Как Ференц Лист? – зачем-то уточнил Гавросич, явно сбитый с толку неурочным музицированием в санузле.

– Не дай бог! – испугалась я.

Если блеющее парнокопытное в ванной дерзнет напеть симфонию Листа «Фауст», я ему рога пообломаю! Даже моему долготерпению есть предел!

Весенние ручьи в ванной мигом пересохли.

В приоткрывшуюся дверь высунулось энергично ерзающее полотенце. Оно сошло за белый флаг перемирия – я не стала распускать руки.

– Доброе утро! – стянув махровое полотнище со всклокоченной мокрой головы, радостно возвестил Эдик.

Гавросич молча протолкался мимо него в ванную и запер за собой дверь.

– А чего это ты, скажи, пожалуйста, у себя дома не ночуешь? – спросила я недовольно.

– А мой дом теперь тут! – ответил Эд и широко раскинул руки, как бы обнимая просторы Гавросичевой двушки. – Мне дедушка лоджию сдал, так что отныне мы соседи!

– Спят мои соседи – белые медведи, – пробормотала я, вспомнив колыбельную из мультика про Умку.

И оглянулась на дверь светлицы.

А оттуда, лучась улыбкой, уже выплывал не белый мишка, а красное солнышко – Юлия свет Юрьевна Тихонова, явно жаждущая сменить фамилию на Эдикову.

Кстати, а какая у него фамилия?

«Надо было у Леши спросить, а ты опять забыла», – попенял мне внутренний голос.

Я смутилась.

Не потому, что внутренний голос представил меня склеротичкой, а из-за невысказанного предположения, будто следователь Леша Ромашкин будет мне что-то там рассказывать, словно ему не все равно, с кем беседовать…

– А что у нас на завтрак? – сбив меня с мысли, спросил Эд.

– Тебе Гавросич разве и кров, и стол обещал? – усомнилась я.

– Ой, Полька, да неужто мы не прокормим хорошего человека! – осияв дорогого гостя улыбкой столь теплой, что ему можно уже было и не сушить мокрые волосы феном, мягко упрекнула меня подружка. – Где трое, там и четверо!

«Это она сейчас о прокорме или о чем?» – уточнил мой внутренний голос.

Запросто могло быть, что о кавалерах.

Юля искренне считает, что лишних мужчин в жизни женщины не бывает.

Бывают запасные.

Изображая из себя радушную хозяйку, Юля увлекла Эда в кухню и по пояс погрузилась в холодильник, предварительно усадив кавалера на диванчик, с которого открывался наилучший вид на нее в этой интересной позиции.

Эдик шумно сглотнул слюнки.

Я закатила глаза и издала негромкое горловое рычание.

Кукушка-отшельница в часах схожими звуками присоединилась к моему негодованию, но ни Юля, ни Эд не обратили на нас с Варварой никакого внимания.

Хлебосольная подружка выгрузила из холодильника на стол все, кроме лекарств Гавросича, и призадумалась.

В этот момент я ретировалась из кухни, не без злорадства прикидывая, что Юленька будет делать дальше. Повариха она никакая, так что, пока к плите не встанет наш главный кашевар Гавросич, горячего завтрака дорогой гость не получит.

Я настойчиво поскреблась в дверь ванной, давая понять затаившемуся внутри деду, что не перевелись еще на земле нашей чистоплотные люди, желающие пройти ежеутренние водные процедуры.

– Иду, иду! – откликнулся изнутри понятливый Гавросич.

И действительно вышел, но не проследовал прямо в кухню, а сначала остановился и отчитал меня:

– А полы-то помыть вы забыли?

– Ой, забыли! – повинилась я и юркнула в ванную.