Закон землеройки

– Да у нас тут испокон веков капитаны и начальствовали. Ничего особенного в нашем захолустье не происходило, а с высокими званиями тут служить не престижно, – пояснил Федор Богданович и продолжил: – В общем, к середине девяностых минимум треть города уже была прочно оккупирована приезжими. А следом грянула и новая напасть – стали исчезать люди. И ладно бы пропадали по одному – такое и прежде случалось: кто утонет по пьяни, кто в расщелину в каменоломнях провалится… А тут горожане целыми семьями начали исчезать! Даже цыгане, жившие здесь веками, пропали! Словно бы собрались в одночасье и, побросав свое барахло, куда-то съехали. Не на шутку перепугавшись, отбыли на исторические родины армяне и грузины, а ведь на них все наше строительство держалось. Азербайджанцы, державшие в городе розничную торговлю, цеплялись за свои места до последнего. И вдруг один их магазин сгорел, потом – второй… Да еще вместе с хозяином и двумя продавцами. Милиция же, наспех проведя следствие, вынесла вердикт, что во всем виновата якобы старая электропроводка. Тут уж не только азербайджанцы, но и представители других, прежде дружественных наций не стали в городе задерживаться: продали дома и квартиры за бесценок и бежали, как таежные белки от верхового огня.

– Но куда же власти смотрели?!

– Так именно тогда, после развала СССР, началась безумная предвыборная свистопляска, и властям стало не до каких-то там узбеков с таджиками – самим бы на хлебных местах удержаться!

– Может, под видом паломников в вашем городе нацистская организация окопалась?

– Я и сам поначалу так думал. Но потом понял, что заблуждался. Ведь если представителей бывших братских республик переселенцы с насиженных мест вроде бы и согнали, то евреев почему-то не тронули. Зато славян, коренных жителей, выдавливали из родных краев не мытьем, так катаньем. Нам вот с Татьяной тоже пришлось из города уехать, хотя теперь я об этом уже не жалею. К тому же с некоторыми горожанами, в том числе с нами, переселенцы обошлись не в пример мягче, чем со многими другими: заранее подыскали нам дома в окрестных деревнях.

– И каков же, по вашему мнению, конечный план этих паломников? Не собираются же они объявить здесь «незалежную» территорию! Ведь до ближайшей границы довольно далеко и за поддержкой к соседнему государству не обратишься…

– К сожалению, их планов я не знаю. Однако вижу, что на сегодняшний день Лиходейка, Монастырщина, Воропаевщина и Гулейка сплошь заселены приезжими.

– А почему, интересно, именно эти районы?

– Да тут все понятно, – вставила реплику Татьяна. – Балуевка – район не престижный: одни лишь теснины да косогоры кругом. В Замостье власть городская обосновалась – ее лишний раз лучше не тревожить. А в Торжище на центральной площади православный храм стоит. Переселенцы его почему-то стороной обходят.

Моему удивлению не было предела, ибо мне они, напротив, показались ревностными христианами, однако я решил сменить несколько наскучившую тему. Спросил:

– Федор Богданович, а не поделитесь ли своим мнением о наверняка известном вам Бен-Газире и его перстне? Уж очень вы замечательный рассказчик!

– Ну, перстень, я думаю, не что иное как миф, – легко включился в новую дискуссию польщенный хозяин, – о Бен-Газире мне известно то же, что и всем, так что лучше поведаю связанную с ними историю начала восьмидесятых прошлого века. Жил тогда в нашем городе любитель старины по фамилии Болтанский, работал в горисполкоме – заведовал канцелярией. Потом в его ведение передали весь городской архив, долгое время ютившийся в подвале особняка купца Арканова и потому состояние имевший крайне запущенное. Исполнительный Болтанский, начав приводить архив в порядок, буквально заболел стариной. Докладные генерал-губернатору, договоры купли-продажи поместий, кляузы обывателей на местного городового и даже любовные письма местных барышень – все вызывало у него живейший интерес и неподдельное любопытство. А поскольку грешил он к тому же тягой к графоманству, то быстро сообразил, что получил доступ к почти неограниченному источнику давно забытых историй, которые можно использовать для новых литературных сюжетов.

– Аж завидно стало, – не сдержал я вздоха.