Постепенно площадь опустела, волки разошлись по домам, и я встревожилась, не видя, куда исчез мой супруг. Правда, вскоре в соседней комнате раздались шаги и приглушенные мужские голоса, а потом край ковра, закрывающего дверной проем, дрогнул, и в спальню вошел Кейн. Воздух сгустился, не давая вздохнуть.
Боже, нет… Я смотрела на мужа и понимала, что наша идиллия была временной. Настороженный взгляд, сумрачное, будто почерневшее лицо. И стена. Тяжелая, непробиваемая стена, которая снова отделила нас друг от друга. Она была такой ощутимой, что я даже каменную кладку увидела. И неровные швы.
– Джеймс.
Я протянула супругу руку, всей душой надеясь, что он откликнется на мой призыв, но нет. Серые глаза заледенели. Губы, которые умели быть такими нежными, плотно сомкнулись. На щеках заходили желваки.
– Джеймс.
Я не желала принимать происходящее. Не хотела мириться с тем отчуждением, которое чувствовала от мужа. Не после той ночи, когда ощутила, как в сердце вновь расцветает яркий огненный цветок.
– Вы еще не спите, миледи? – сухо спросил Кейн.
Сейчас передо мной был тот самый пират, которого я так хорошо помнила по Уэстену.
Он прошел к постели, снял дублет, одним движением стащил через голову рубаху и, повернувшись ко мне, обронил:
– Ложитесь. Выступаем на рассвете, у вас есть всего несколько часов, чтобы отдохнуть.
– Джеймс, я хотела спросить…
Я все еще пыталась пробиться через возведенную преграду, все еще верила, что смогу растопить возникший между нами лед. Не отрывая взгляда от мрачной серой тьмы, затаившейся в уголках любимых глаз, приблизилась к мужу, закинула руки ему на плечи и прижалась всем телом. Плевать на гордость! Плевать на самолюбие! Только бы стереть это чужое выражение с родного лица. Только бы не дать ненавистной пропасти стать еще шире!
– Джеймс, то, что я видела… Это невероятно! Вы…
Я не смогла договорить. Дыхание сбилось, сердце заныло, как больной зуб. Грудь под моей щекой была такой твердой, что напоминала ту самую невидимую стену. И на ум тут же пришла мысль – нет никакой преграды. Нет никаких камней, с неровными швами кладки. Кейн… Он и есть эта самая стена. Это его внутренние демоны постоянно возводят между нами преграды, не позволяя сблизиться и стать одним целым.
В горле появился комок.
– Джеймс…
Я подняла глаза и наткнулась на тяжелый, немигающий взгляд. Слова замерли на языке. Руки сами соскользнули с шеи мужа, и я отступила на шаг. Да что там, на шаг? Мне хотелось бежать без оглядки, лишь бы не видеть, лишь бы не чувствовать то, что бурлило в темно-серых провалах.
Это было больно. Очень больно.
Грудь сдавило так, что стало нечем дышать. А в голове билось только одно: – «За что? Что я сделала? Почему он смотрит на меня так, будто готов убить?»
– Я не хочу об этом говорить, – после долгой паузы сказал Кейн, и в его взгляде полыхнул огонь. – Доброй ночи, Кэри, – устало добавил супруг.
Он снял сапоги и растянулся на кровати. А потом отвернулся, словно мое присутствие причиняло ему неудобство.
В комнате стало тихо. Так тихо, что я отчетливо слышала гулкие удары собственного сердца. Оно билось, билось, билось… Глупая доверчивая птаха…
– Доброй ночи, дорогой, – с трудом проглотив возникший в горле комок, ответила мужу.
Тот лежал с закрытыми глазами, но я была уверена, что он не спит. Не спит…
Что ж, мы с Кейном снова вернулись к тому, с чего начинали. Ничего не изменилось.
(Из дневника Дж. Кейна)
31 сентября по местному календарю
То, что испытал сегодня, невозможно передать словами. Я видел сущность феникса, ощущал ее, как свою, чувствовал силу и впервые полностью осознал, чего оказался лишен.
Проклятье! Можно сколько угодно представлять, что такое быть фениксом, но когда соприкасаешься с мощью настоящего огня, мир полностью меняется. И это не похоже ни на что из того, что я чувствовал раньше. Это сила, это мощь, это гудящая по венам магия. Это небо, зовущее в полет.
Никогда не думал, что мир может быть таким… ярким, осязаемым, огромным.
Но потом… Когда зелье оборотней перестало действовать, все вокруг стало пустым и серым. Бесцветным. Неживым.
Только секунду назад я был полон огня, который прокатывался по венам, соединялся с магией и расцветал ярким оперением крыльев, и вот уже снова калека, обрубок, ущербный маг, еще горше, чем прежде, осознающий свое убожество.
Каюсь, не сдержался. Не смог смотреть в глаза той, что принадлежит к роду Озириса. Понимал, что она не виновата, но ничего не мог с собой поделать. Все внутри восставало против тех чувств, что вызывает жена, родовая клятва снова воскресла, прокатилась по крови, взяла власть, требуя отомстить, уничтожить, покончить со всем раз и навсегда.
А Кэри… Она глядела на меня и даже не понимала, что я чувствую и чем это ей грозит. Эти ясные глаза, эта улыбка… Она улыбалась и ничего не понимала. Ни-че-го!
Не знаю, как сумел сдержаться. Наверное, каким-то чудом. А может, мои чувства к жене – подлинные, а вовсе не результат магии алайетов? И именно они не позволили причинить ей зло?