Законы безумия

На парковке Игорь, он же водитель отца, открывает мне дверь. Я уже хочу уйти, но замечаю, как папа вылезает из машины. Останавливаюсь.

– Ты говорила, сегодня сообщат результаты?

– Да, сейчас будет небольшое собрание в актовом зале, с разбором ответов и ошибок.

– Я хочу поприсутствовать, – это не просьба, это утверждение. Отец проходит мимо меня, направляясь к дверям школы.

Я плетусь следом, краем глаза замечая подъехавшую на парковку машину, из которой выходит наш новый завуч, а за ней – Шелест. Замираю, смотря на них во все глаза. Почему они приехали вместе? Они родственники? Но Сомов говорил, что Шелест из детдома? Странно. Догоняю отца, ставя себе галочку поподробнее разузнать про Шелеста.

Папа вальяжно проходит в актовый зал, присаживаясь в первый ряд. Я сажусь рядом, незаинтересованно блуждая взглядом по собравшимся учителям.

Маргарита Владимировна оглашает результаты по списку, и я расслабляюсь. Девяносто пять баллов из ста. Вряд ли кто-то сможет переплюнуть мой результат. Облегченно выдыхаю, чувствуя, как горделиво улыбается отец.

Дальше сижу в телефоне, абсолютно не слушая дальнейшие результаты. Что, как оказываться, очень зря.

– И последний, Богдан Шелест – девяносто восемь баллов.

Я роняю из рук телефон, в шоке смотря на Юсупову.

– У нас новый высший бал. Богдан, поздравляю!

– Новенький дает, – шепчет кто-то позади нас с отцом, – наконец-то кто-то заткнул эту с*ку Гольштейн. А то столько понтов.

Вокруг начинаются перешептывания, и я нервно заламываю пальцы. Отец!

Отец молча сжимает мое запястье, выводя из зала. Протащив меня до двери, он почти выбегает в коридор, резко отпуская мою руку. Его жест небрежен и пропитан каким-то отвращением. Словно я испачкана грязью, и если он вновь до меня дотронется, то не отмоется уже никогда.

– Все знаешь, говоришь?

– Я…

– Ты! Ты… чего ТЫ достигнешь в будущем, если даже не можешь нормально написать какой-то дурацкий тест? – он не повышает голос, нет. Он говорит это монотонно, без всяких эмоций, словно робот. Но я знаю, что такая подача еще страшнее. Эта наивысшая точка его безумия. Сейчас он себя совершенно не контролирует.

– Папа, у меня хороший балл, – зачем-то пытаюсь оправдаться.

– Хороший, Герда, хороший, но не лучший. Ты Гольштейн, к моему сожалению, и ты должна быть впереди всех. Ясно тебе? Ты должна быть первой!

Я стою, склонив голову, и молюсь об одном – только не слезы. Только не они. Всхлипываю, но происходит то, чего я так боялась. Отец жестко сцепляет пальцы на моем подбородке, запрокидывая мою голову наверх. У него злой, холодный взгляд. Он смотрит на мое лицо, подмечая каждую деталь, и от того, что видит на нем, становится еще более агрессивным.

– Ты вздумала плакать? – сильнее стискивает пальцы. – Да? Не позорь меня, – шипит сквозь зубы, – никогда не смей реветь. Никогда, слышишь? Это унизительно. Ты унижаешь нашу фамилию. Ты сплошное недоразумение, Герда. Иногда я не понимаю, как ты можешь быть моей дочерью. Не понимаю, – разжимает пальцы, отходя от меня на пару шагов, словно от чумной, – ближайший месяц будешь сидеть на домашнем обучении!

– Но, папа…

– Я сказал, – отчеканивает жестко, – и это не обсуждается, – он пронзает меня взглядом, после чего уходит прочь.

Я стою посреди коридора, смотря ему вслед, и не знаю, что мне делать. Я настолько подавлена, и кажется, под ногами совсем не осталось почвы.

– А я тебя потерял, – знакомый, раздражающий голос, словно лезвие, вонзается в вены.

Я оборачиваюсь, гневно смотря на Шелеста, и с его лица пропадает всяческая улыбка. Он как-то странно меня рассматривает, а на пороге актового зала слышатся голоса. Сейчас толпа выйдет в коридор и увидит мое заплаканное и перепачканное кровью лицо. Я смотрю сквозь Богдана на двери зала, понимая, что мне не миновать неизбежного. Кажется, сегодня моя маска будет сорвана, а статус подорван безвозвратно.

Шелест хватает меня за руку, притягивая к себе.

– Пошли, – где-то над ухом.

Мы быстро сбегаем вниз по лестнице, забегая в какое-то небольшое помещение, похожее на склад инвентаря.

– Сиди здесь, – командует, усаживая меня на стол в углу, – я сейчас приду.

Минут через пять он возвращается с салфетками и бутылкой воды. Протягивает мне салфетки, открывая пластиковый флакончик.

– Это был твой отец? – встает напротив, практически устраиваясь между моих ног.

Я киваю, вытирая кровь, но она продолжает течь. Богдан отбирает у меня салфетки, надавливая пальцами на мой затылок.

– Наклонись, – командует, – теперь зажми ноздрю пальцами, только сильно. Гера, делай, как говорю, – повышает голос, и я слушаюсь.

Сижу так минуты три, может быть, четыре. Богдан все это время держит мою голову, но уже не давит, его ладонь просто покоится на моем затылке.

– Поднимайся, разжимай, – отнимает мою руку от лица, – молодец, Умка, хорошая девочка, – смачивает салфетку водой, быстро вытирая мой нос и подбородок.

Я сижу не шевелясь. Пальцы с дикой силой вцепляются в край стола, и меня немного потряхивает.

– Может, тебе к врачу? – выкидывает испачканные салфетки в какой-то мешок, стоящий неподалеку.