Законы безумия

– Было бы чему, мне такая, как ты, не нужна. Я брезгую, – шепотом, в лицо, с мерзкой улыбкой, – да и ему ты тоже вряд ли уже понадобишься. Это же тупо спор. Полшколы ставки делало. Так что не обольщайся, моя дорогая.

Богдан. Как он мог? Я же поверила ему. Я же…

– А видео не показывал? – смеюсь Сомову в лицо, а сама уже готова грохнуться в обморок от жалости к себе и дикой ненависти к Шелесту.

– Че?

– То, говорю, мы на видео все записали. Хочешь, завтра принесу, посмотришь? – хихикаю над его глупой физиономией, а потом, грациозно развернувшись, иду во двор. Медленно вышагивая по длинному коридору, чувствую на себе прожигающие, где-то презрительные взгляды, но стоит мне остановиться на ком-то из них глазами, я вижу полнейшую покорность и отступление. Они могут думать, сплетничать, обсуждать меня за спиной. Они могут все, что хотят, но только там, в своих кулуарах, тихим-тихим шепотом. Потому что никто из них, никто и никогда не скажет мне даже слова. Каждый будет пресмыкаться, лебезя и улыбаясь. Потому что если по-другому – сожру.

Скрывшись за дверьми школы, изо всех сил стараюсь не заплакать. Тугой узел боли и отчаяния все крепче стягивает мое сердце. Кажется, я иду на автопилоте, ничего вокруг не замечая. Меня переполняет ненависть и гнев. Поэтому, когда я подхожу к Шелесту, то не думая бью его по лицу. Звонкая пощечина словно отрезвляет мысли, вытягивает из этого непроглядного стыда…

Замахиваюсь еще раз, смотря в его непонимающие и насмехающиеся надо мной глаза, но в этот раз он проворно скручивает мои руки. Спина плотно прижимается к его груди. Он окольцовывает мое тело своими жесткими объятиями.

– Тихо, Гера. Спокойно, – как всегда с задором и своей дурацкой улыбкой. – Объяснишься, за что я по роже получил?

– Ты лжец и лицемер, – кричу, пытаясь выбраться из его лап, но чем больше я шевелюсь, тем сильнее он сдавливает мое тело.

– А поподробнее.

– Зачем ты наврал Сомову, зачем ты сказал, что мы с тобой переспали? Зачем ты поспорил? – дергаюсь, извиваюсь, понимая, что мне нужно уйти, убежать, потому что еще немного, и я заплачу.

– Чего я кому сказал, когда спорил? – ослабляет хватку, поворачивая меня лицом к себе. – Че ты несешь?

– Я думала, ты нормальный. Я думала, мы друзья. Я думала, я тебе нравлюсь, – вырываю свои руки, вытирая льющиеся по щекам слезы, потому что не могу больше. Не сейчас и не с ним. Я поверила ему, думала, что наконец-то встретила хорошего человека, друга… того, с кем можно быть собой. Того, в кого я, кажется, влюбилась.

Богдан немного отстраняется. Смотрит как на маленького, избалованного ребенка.

– Че ты ревешь-то, Гольштейн? Я думал, ты такого даже не умеешь, – прижимает меня к себе. А я не сопротивляюсь, не могу. Нет сил. Больше уже нет сил. – Пошли, – отстраняется.

– Куда? – хлюпаю красным носом, недоверчиво поглядывая на решительно настроившегося Богдана.

– К Сомову твоему, спросим, когда эт я ему такое говорил и на кого спорил. Пошли-пошли. А то заледенеешь в своем пиджаке.

Когда мы заходим в класс, Богдан держит меня за руку, а Сомов, до этого лыбящийся и громко рассказывающий всем эту историю, спрыгивает с парты, шугаясь в сторону.

– Павлик, а ну-ка, расскажи и мне, – с вызовом, – я тоже посмеюсь.

– Не подходи, Шелест, – Сомов хватает стул.

– Псих, ты поспокойнее, – Богдан убирает руки в карманы, а я дрожу от страха. Чувствую, как каждый волосок на теле встает дыбом.

– Сомов, поставь стул, – кто-то из Пашкиной свиты пытается поставить на место его кашеобразные мозги, но, кажется, это совсем не помогает.

Все находятся в напряжении, все, кроме Шелеста. Он все так же лыбится, словно стоит на подиуме. Позер, блин.

– Ладно, укротитель стульев. Мы с тобой потом поговорим, – Богдан отворачивается, отодвигая меня чуть в сторону. Сомов отпускает стул, он с грохотом становится на пол, и именно в этот момент Богдан разворачивается. В два шага преодолевая разделяющее их расстояние. Ухватив придурка за грудки, он прижимает его к стенке. Тот что-то орет, но Шелест лишь делает захват, после которого отшвыривает Пашку, не забывая напоследок съездить ему по морде.

Пашка валяется на полу, класс собирается толпой вокруг этого тела, а Богдан быстро уходит из класса. Я же стою как дура посреди кабинета, не зная, что делать. Бежать за Шелестом или остаться на урок.

– Что, довольна, Гольштейн? – шипит Соколова, нависающая над Сомовым.

– Более чем, – откидываю волосы назад, смотря на нее с вызовом, но она лишь отворачивается.

Школу сотрясает звонок, и я понимаю, что в класс вот-вот придет учитель. Хватаю учебник и уже на ходу засовываю тот в сумку.

– Богдан, – ору, пытаясь его догнать.

Шелест же идет, словно не слышит моих воплей.

– Богдан, – хватаю за руку, пытаясь остановить эту машину.

– Что?

– Извини меня. Я, прости… – облизываю губы, краснея от его злобного взгляда.

– Знаешь, Герда, ты права, нам не стоит общаться.

– Что? Почему? – вздрагиваю от его слов, словно от пощечины.