Законы отцов наших

Сознание вины настолько явно отпечаталось на его лице, что если бы даже он и захотел выглядеть более виноватым, вряд ли у него что-либо получилось бы. Он даже не может оторвать глаз от пола и посмотреть на отца. Нил постепенно поднимает голову, но отводит взгляд в сторону и смотрит на дубовые панели, которыми обшита стена перед ним. Сенатор пытается поднять руку, но вместо этого закрывает ею рот. Он начинает громко плакать. В зале повисает буквально мертвая тишина. Все присутствующие затаили дыхание и с замиранием сердца следят за разворачивающейся на их глазах жизненной драмой.

— Отразите в протоколе, что опознание состоялось, — говорю я секретарю, не сводя при этом с Хоби пристального взгляда.

Он что, совсем спятил? Как это ему поможет? Человек, от внимания которого не ускользает ничего в этом зале. Он, наверное, даже может сказать, на какой высоте от пола установлен кондиционер и сколько шагов от двери изолятора временного содержания и до места для дачи свидетельских показаний. Однако он продолжает делать вид, что ничего не произошло, хотя его клиент, побелевший как мел, буквально рухнул в кресло рядом с ним.

Эдгар достает носовой платок и вытирает им глаза. Томми задает ему несколько вопросов о воспитании Нила, затем меняет тему.

— Вы знаете человека, которого зовут Орделл Трент? — спрашивает он.

— Да, знаю.

— Каким образом вы с ним познакомились?

— Меня представил ему Нил.

— Кто из вас проявил инициативу?

— Я попросил Нила выступить в роли посредника.

— Вы можете объяснить, зачем вам это потребовалось?

— Протест.

— Я разрешаю обвинителю задать этот вопрос. Вы упомянули об этом в разговоре с Нилом, доктор Эдгар?

— Я говорил об этом в различных формах в течение нескольких лет. И мы, конечно же, обсуждали этот вопрос после встречи. Определенно.

— Продолжайте, — говорю я.

— В общих чертах суть дела такова: я полагал, что уличные банды вроде той, которой заправляют Хардкор и его друзья, сделали то, что не удавалось сделать никому, а именно — организовали сообщество униженных и оскорбленных, отринутых нынешней системой. И если бы деятельность такой организации можно было бы обратить в положительное русло — в частности, для выражения политической воли беднейших слоев населения, вместо того чтобы направлять эту энергию на достижение преступных целей, — это стало бы огромным завоеванием для всех. Как для членов преступных группировок, так и простых бедняков и города в целом, на жизни которого сосредоточение этих усилий в ином направлении сказалось бы весьма благотворно.

Несмотря на обилие затасканных формулировок и типичную для южанина манерную медлительность речи, Эдгар, похоже, произвел на представителей прессы выгодное впечатление. Его ответ, явно рассчитанный на публичное выступление, прилежно заносится в блокноты, листы которых они поспешно переворачивают. Повернув голову, я разрешаю себе осторожно взглянуть на Сета. Однако впервые с начала этого процесса не достигаю цели. Его внимание целиком сосредоточено на Эдгаре. Он так поглощен происходящим, что начинает напоминать мне человека, которого я знала несколько десятков лет назад.

Томми переходит к встрече между Хардкором, Ти-Роком и Нилом. Эдгар отдал обвинителю листок из своего ежедневника, в котором значится дата встречи — одиннадцатого июня, — это ранее, чем указал Хардкор. Очевидно, бандитского авторитета подвела память. Скупыми словами Эдгар описывает раздражение и недоверие, с которыми Ти-Рок и Хардкор встретили его предложение превратить банду в политическую организацию.

— И чем же закончилась встреча? — спрашивает Томми.

— Мы договорились, что они будут поддерживать контакт со мной через Нила.

— Хорошо, сэр, — говорит Томми.

Руди жестом подзывает его к прокурорскому столу, где Мольто подает записку. Томми читает ее и затем наклоняется к коллеге. Оба недолго обсуждают что-то, после чего Мольто выпрямляется в полный рост в своем дешевеньком безвкусном костюме.

— Во время этой встречи, в лимузине Ти-Рока, сэр, Ти-Рок или Хардкор, кто-либо из них, предлагали вам взятку?

— Нет, — отвечает Эдгар.

Томми поворачивается к Хоби. На лице обвинителя злорадно-самодовольное выражение. «Ну что, утер я тебе нос?» — легко читается в его взгляде. Но тут Эдгар откашливается и добавляет:

— Вообще-то денег они мне не предлагали.

Голова Мольто делает резкий поворот на сто восемьдесят градусов к свидетелю, а затем он смотрит вниз, на записку Руди, и раздраженно пихает ее через стол партнеру. Обвинители действовали наобум, очевидно, забыв в обеденной спешке обговорить эту тему с Эдгаром сразу же, как только тот явился. Наступает очередь ухмыляться Хоби, который на секунду отрывает глаза от своих записей. Томми начинает снова:

— Я хочу обратить ваше внимание на первую неделю сентября 1995 года. Вам представился тогда случай еще раз побеседовать с Нилом о Хардкоре?

— Да, сэр, мы разговаривали о нем.

— Можете вы сказать нам, где находились в то время?

— Мы разговаривали по телефону. Я был у себя дома в Гринвуде.

— Хорошо. А теперь, пожалуйста, расскажите нам, что и кто говорил.