Заковали сердце в лед

На всякий случай он обошел свой дом с другой стороны, хоть так было дальше до остановки, и за углом тут же нос к носу столкнулся с девушкой, звонившей ему в дверь. Только теперь он смог ее получше рассмотреть. Стройная, даже немного худощавая, однако грудь ее была достаточно объемной, но не выставлена напоказ, только верхняя перламутровая пуговичка на блузке расстегнута. Длинные ноги затянуты в облегающие джинсы. Светлые распущенные волосы рассыпались по плечам. Было в ней одновременно что-то от русалки, какими их рисуют в сказках, и от популярной среди детворы куклы Барби.

– Меня Машей зовут, – представилась русалка в джинсах, слегка облизнула чувственные губы и протянула руку так, как это сделал бы при знакомстве мужчина. – А ты – Андрей Порубов?

– Ну и что из этого? – не слишком деликатно ответил Андрей, обойдя девицу, так и не притронулся к протянутой руке и направился к остановке. – Спешу я, некогда.

– Меня Монгол к тебе прислал. Помнишь такого? Я его племяшка.

Погоняло «Монгол» заставило Порубова сбавить шаг, однако и тревога возобновилась.

«Вдруг ментовская подстава-разводка?» – подумал он, а вслух небрежно ответил:

– Припоминаю. Как увидишь, передавай дяде привет, скажи, что все у меня путем. Чего и ему желаю.

Барби обежала Порубова, загородила ему дорогу, заглянула в глаза и мягко взяла за руку:

– Ты не понял, предложение у него к тебе есть, от которого ты не сможешь отказаться. – Девушка эффектным жестом расстегнула еще одну перламутровую пуговку на блузке. Тонкое кружево обрамляло глубокую ложбинку между белых, как снежные сугробы, грудей, а в ней поблескивал изящный золотой крестик, тот самый, сделанный на зоне ювелиром Чеканщиком. Его Порубов вспомнил сразу. В минуты опасности все запоминается до гробовой доски. – Монгол сказал, если сомневаться станешь, покажи крестик. Мол, ты вспомнить должен. Признал?

Андрюха не спешил отвести взгляд от ложбинки. А Барби-русалка терпеливо ждала ответа, придерживая разведенными пальцами разрез блузки, под тонким шелком которой угадывались тугие соски.

– Нечего пялиться. Что, такой красоты неземной никогда не видел? – наконец произнесла девушка, и, странное дело, это прозвучало совсем не вульгарно, а просто с легким вызовом. Мол, ее дядя-авторитет снизошел до того, чтобы послать свою племяшку любимую к зеленому пацану, а он на сиськи пялится, как школьник младших классов. – Вижу же, что признал. – Она застегнула пуговичку и, приоткрыв сумочку, шепотом произнесла: – Малява тебе от дяди есть.

В тонких пальцах с накрашенными на французский манер ногтями возник сложенный лист бумаги, густо прошитый суровой ниткой.

– Отойдем. Не станешь же ты здесь читать, – потащила Андрюху во двор Барби.

Они устроились на широком пне у детских качелей, сидели, касаясь друг друга плечами. Порубов вертел в руках присланную Монголом маляву. Нитка, как и положено, нигде не была нарушена. Девушка обворожительно улыбнулась:

– До сих пор не веришь. – И, вздохнув, принялась копаться в сумочке. Найдя портмоне и раскрыв его, она продемонстрировала Андрею вложенную под прозрачное окошко фотографию.

Где она сделана, объяснять Порубову нужды не было, сам встречался с матерью, когда она приезжала на долговременную свиданку к сыну в зону. Это были самые счастливые дни для него, и не только из-за домашней еды, привезенной мамой. Ему казалось, что он ненадолго возвращался домой, в родной город.

На фотографии Монгол сидел перед накрытым столом, а рядом с ним счастливо улыбалась Барби.

– Мама моя нас сфотографировала, дядя – ее родной брат. Сейчас я тебе ножнички дам, нитку аккуратно и разрежешь.

Порубов неуклюже орудовал маникюрными ножничками с загнутыми острыми лезвиями. Было в этом прикосновении к миниатюрному женскому инструменту что-то стыдное и интимное, словно его на минутку посвятили в сокровенные девичьи тайны.

Наконец разлинованная страница, вырванная из блокнота, была расправлена. Почерк Монгола Порубов узнал сразу. Авторитет писал убористо и пространно, непосвященному и не понять смысла. Суть письма сводилась к тому, что есть у Монгола какое-то заманчивое предложение к Андрюхе, а в детали посвящена его племяшка, она все и расскажет. Ей можно доверять.

Порубов щелкнул зажигалкой, уничтожая только что прочитанное письмо, и ветер погнал еще дымящийся пепел к песочнице.

– А теперь выслушай меня, – произнесла Барби-русалка.

– Погоди. Ты, кажется, сказала, что тебя Машей зовут?

– Ага.

– Ну, так вот, Маша, у меня сейчас срочное дело, маму надо в клинику за границу отправить. Покрутись где-нибудь здесь. Хочешь, в кафе посиди, я деньги дам. Когда вернусь, все мне и расскажешь. Лады?

– Нет, не лады, – покрутила головой Маша. – Я с тобой пойду.

– Как знаешь.

По дороге, пока ехали в автобусе, Монгола и его предложение не вспоминали, словно его и не было. Маша расспрашивала Андрея, он все рассказал о матери, о том, что ей нужна срочная операция. А когда все это останется позади, то он, скорее всего, откликнется на предложение зоновского авторитета. Разговаривать с девушкой было почему-то легко и свободно.