Закрой за мной дверь (СИ)

Чтобы слышать, что я говорю,

Заводи машину и вези меня домой

*** вот я наблюдаю за часами,

Которые отсчитывают мое время,

Я слишком оцепенел, чтобы что-то чувствовать

****только сегодня ночью я не уйду,

Я буду лгать и ты будешь верить

========== 7 Шаг ==========

***

От удивления Сорока задохнулся. Даже невооруженным взглядом было видно, что машина не на ходу. Лобовое стекло разбито, из-под смятого, как фольга, капота тянулся серый дымок. Но ни забора, ни дерева, ни иного препятствия, что объяснило бы столь плачевный вид, Сорока не заметил. Словно гигантская рука неловко поигралась и бросила сломанную игрушку посреди пустыря зарастать сугробами.

Гриф зашевелился, ожил, оттаял — уставился на Сороку, а потом усмехнулся и поманил пальцем.

— Иди-иди. Не зря же сюда шел?

И в жесте его не было угрозы, напротив — гордость учителя, чей ученик сам распутал сложную задачку.

Сорока рванулся вперед — не к Грифу. К желанному финишу. И в тот же миг — словно лопнула последняя струна — земля вокруг задрожала и начала осыпаться позади хрупким стеклом. Темные проплешины поползли по снегу дырами в чернильную пустоту, горизонт потемнел, как будто выключили подсветку декораций и в круге света остались оторопевший Сорока, Гриф и машина на пятачке пустыря, занесенного снегом.

— Не бойся, — сказал Гриф, — иногда что-то должно исчезнуть не потому что оно плохое, а потому что для него в будущем попросту нет места.

Сорока задумался, но не понял: ни слов Грифа, ни того странного исчезновения, которому стал свидетелем. Вместо этого он мотнул головой и задал вопрос, настойчиво стучавшийся в голове:

— Где Бухарик?

— Так вот он, — Гриф нежно похлопал, почти погладил дымящийся капот, — глаза ты что ли залил не хуже Бухарика?

И только после этих слов Сорока заметил человека за рулем.

— Мне тоже потребовалось время, чтобы его найти, — доверительно сообщил Гриф. — Вообще, я тупанул, конечно. Надо было сразу сюда гнать. А когда понял, где искать — тупанул еще больше. Решил притащить тебя к нему силой. Чтоб быстрее. А быстрее видишь — только кошки родятся. Надо было чтоб ты свои ходом, добрался…

Сорока сглотнул. Человек в салоне разбитой машины крепко сжимал руль и смотрел прямо перед собой — даже не повернув головы. Казалось, это кукла, а не кто-то из плоти и крови.

— Отпусти его! Немедленно!

— Да разве я держу, — удивился Гриф и чуть ли не обиделся, — он сам себя держит. Хочешь, спроси. Я что — выродок какой?

Медленно, как во сне, не спуская глаз с Грифа, Сорока подошел к машине, а потом глубоко вдохнул, будто набрал воздуха в грудь перед нырком, нагнулся, рывком распахнул дверь и заглянул внутрь.

— Бухарик, друг, ты как?

Но Бухарик сидел по-прежнему вцепившись в руль и не отозвался.

— Что ты с ним сделал? Отвечай!

— Ничего, — грустно прошептал Гриф, — он просто тебя не слышит. Он больше никого не слышит. Знаешь, что это?

Сорока опешил, но иного ответа кроме того, что и так вертелся на языке, не нашел.

— Пустырь… Машина?

— Машина, — кивнул Гриф. Вздохнул, слез с капота, распахнул дверь с противоположной стороны и тоже оглядел Бухарика, словно видел впервые.

— Знаешь, даже хорошо, что для тебя это просто машина. Для него это был Храм. Все дороги ведут в Храм. Неважно какой. Необязательно ведь четыре стены и крыша… Его дорога вилась много лет, а привела сюда. Место, где он стал богом. Место, откуда пошел наш мир.

Сорока почувствовал, как у него закружилась голова.

— Богом?

— Да-а-а, — Гриф почти с нежностью провел по бледно-голубому лбу Бухарика, поправил непослушные пшеничные пряди, чтоб не лезли в глаза, — правда, теперь он ничего не слышит. Богу потребовалось семь дней, чтобы создать мир. А ему — семь с небольшим минут. Знаешь почему?

— Мне очень жаль. Но в этих условиях мы ничего не могли сделать… Основной удар пришелся на грудь, голову, позвоночник… Раздроблены кости, перебито основание черепа…

— Дверь заклинило…

— Его надо вытаскивать…

— После остановки дыхания и сердечной деятельности человек умирает не сразу. Практически мгновенно отключается сознание, потому что мозг не получает кислорода и наступает его кислородное голодание. Но тем не менее в короткий период времени, от трех до шести минут, его еще можно спасти.

— Кира, девочка моя, не смотри, не надо…

— Оле-е-г! Не-е-ет! Это ты! Это ты во всем виноват! Зачем ты?! Это из-за тебя он поехал за город в такую метель по гололеду! Ты его позвал при-е-ехать!

Сорока пошатнулся. Удар был слишком силен. Женский крик ввинчивался в уши, хотя вокруг стояла мертвая тишина, и только напитанный поземкой ветер скулил в искореженном капоте.

— Шесть минут он ждал, что Олега спасут, — помолчав, добавил Гриф, шёпотом, словно боялся потревожить Бухарика, — шесть минут, пока вокруг суетились врачи, верил, что все не напрасно. Бог знает, где он это вычитал. Уже и не вспомнить. Но время вышло и не наступило ничего кроме боли, раздирающей на части. И тогда на седьмую минуту он спас своего друга сам. Как мог.