Я налил в котелок воды и только наладил горелку, как снова матушку-землю пьяно повело куда-то не туда, и наш и без того нетвердо стоявший на земле газовый очаг с котелком повалились. Футбол как ни в чем не бывало продолжался, но недолго – с гор поднялась пыль и плотно накрыла долину с домишками Путре, с поспешившим к закату анемичным солнцем – мяч уже не разглядеть. Для здешних индейцев землетрясение – явление обыденное; деревне, с ее легкими постройками, подземные толчки разрушениями не грозили.
Этому «сейсмо» мы также особого значения не придали. И вот ведь история: поставили палатку чуть ли не в эпицентре землетрясения и по существу ничего о нем не знали, другое дело
Мишель заслуживает всяческого уважения – мало кто знает, но она сама натерпелась страху с этим землетрясением, хотя как человек мужественный виду не подала. Ее вместе с ответственными товарищами поселили в отель на берегу моря, но поступило известие о приближающемся цунами – едва успели убежать от волны… А волна была не слабой, дошла до берегов Дальнего Востока, истратив свою силу до полуметровой высоты. 7,8 балла – не шутка.
Показывали также эвакуированных; люди спешно покинули свои дома, чтобы удалиться как можно дальше от города и подняться повыше в горы в более безопасные места. На телегах немощные старики и малые дети, рядом собаки. Они, как и Мишель, в трудный час тоже были вместе с народом. Да, собственно говоря, понаблюдав там за ними, за тем, как к ним относятся трудящиеся, я пришел к выводу, что они и есть часть народа, никем не угнетаемая, имеющая все права на достойную жизнь.
Как раз перед отъездом из Сантьяго я по электронке отправил сообщение, что мы направляемся в Арику. И теперь уверенная, что мы здесь, Ольга Ивановна вглядывалась в лица, пытаясь найти меня и Серегу, но, увы, не нашла – и на том основании сделала вывод, что мы лежим под обломками, окровавленные и бездыханные. Двое пропали без вести, и нас двое – простая арифметика, все сходилось. О моей незавидной участи узнали мои родственники и друзья. Обо мне было сказано немало хороших слов – жаль, что я не имел возможности их слышать. Есть у нас замечательная традиция: не говорить об ушедших плохо.
Вопреки мрачным предположениям Ольги Ивановны, мы благополучно продвигались своим маршрутом. Рано утром мы уже были в Арике, тут не задержались, пересели на другой автобус и уже одолевали серпантин горных дорог, направляясь в Путре, когда стало известно о надвигающемся землетрясении и была объявлена эвакуация.
Итак, мы забрались в палатку, подвесили над головами светодиодный фонарик, достали бутылку. Выпили на сон грядущий, поговорили, и я задремал с кружкой в руке, где еще оставался глоток вина, чего, должен сказать, со мной в жизни не случалось.
– Сон алкоголика прерывист и тревожен, – Серега заметил, что я проснулся. Ему тоже плохо спалось. Впрочем, в отличие от меня, в палатке ему всегда плохо спалось. Часто ночью он выбирался наружу, курил. Благо палатка у нас была с двумя входами, и ему не приходилось, наступая на меня, беспокоить мой сон.
Я допил остававшееся с вечера в кружке вино, испытав законное чувство гордости, что не расплескал во сне, не пролил, – и снова задремал. Время от времени земля уходила из-под меня, отталкивала, как недостойного сына, я терял ее на миг и навеки, болезненно всем сердцем ощущая свое сиротство. Утром вылез под палящее солнце с головной болью.
– А не заварить ли нам кофейку? – Серега уже запалил газовую горелку.
Надеясь, что голова поправится, я сделал себе покрепче. Стало только хуже.