Закрытие темы

Огонь отвлекает. Искры устремляются к небу. К жизненным невзгодам нужно относиться философически. Тезисы к очередной конференции легко сдуваются с тезисов позапрошлогодних и позапозапрошлогодних чтений; восемь лет он выступает с одним и тем же докладом. Аспирант-соавтор допишет работу. Всё впереди (позади, сбоку). Принципиальность принципиальностью, жизнь жизнью. Матрац, обгорая, обнажает пружины.

Искры.

Внезапно он ловил себя на мысли, что ни о чём не думает. И тут же отмечал факт парадокса: он ловил себя на отсутствии мысли. Оставалось одно ощущение – неясное, смутное, знакомое любому человеку; обычно оно появляется вдруг, но он научился вызывать это: ощущение того, что всё уже было. Костёр, голоса, блики и тени на лицах. Вечный пустырь. Сладостно-щемящее желание что-то предчувствовать. Великое что-то. Большую беду, быть может, предательство… «А!» – говорил он себе и, несколько встревоженный (одухотворённый… умиротворённый…), возвращался домой.

Дома включал телевизор. Не спеша пил кефир. Выключал телевизор. Думал, позвонить или нет. Можно позвонить и в другое место. Можно не звонить вовсе. Всё можно.

Или ещё лучше: ложился на кровать, вытягивал ноги, брал с полки не глядя (она над головой) верхнюю книгу (чаще попадался Феофраст, выигранный в обществе книголюбов) и читал, где придётся: «Скаредность – это неизменная боязнь расходов… Подлолюбие – это пристрастие к пороку… Тупоумие – это душевная вялость…»

Он улыбался простодушию древних.

Он зевал, глаза закрывая.

1988

Некоторые аспекты

Рассказ приезжего

«Письмо из Ленинграда», – сказала соседка; сердце моё так и заколошматило. Я подошёл, взял, я был уверен, что письмо от неё, и вместе с тем удивился – не столько тому, что может быть письмо от неё, сколько тому, что заколошматило сердце, – эту страницу мы считали уже перевёрнутой.

Что было, то было… А было, на самом деле, письмо вовсе не от Марии, прислали они, не она. Кто, я не сразу понял – заказное письмо. Я распечатал конверт и достал тонюсенькую брошюрку, экспресс-бюллетень, я никак не мог уразуметь, от кого и зачем. Какие-то формулы, таблицы, текст вроде бы заумный – я-то при чём тут? Мне-то на что? И вдруг, смотрю, приглашение – батюшки светы! Тут-то я всё и припомнил. Я и раньше вспоминал часто: три дня в Ленинграде, весна, бульвар Профсоюзов, Мария… То совещание, в конце концов, пренелепейшее… Некоторые аспекты.

Мария! Гляди, берегись, – они и до тебя доберутся.

Я сидел за столом, и было мне весело. Мне было весело и печально – так всё глупо. Раньше я получал из Ленинграда другие письма, и писала она мне почти через день, и я ей писал, и были мы… ладно; были мы на год моложе, речь о другом – о том, что вот, что теперь получаю.

Более всего забавляло меня приглашение. Подписал его некто Лодыгин (вспомнил, вспомнил Лодыгина). Он приглашал меня как сопредседателя координационного комитета (это я-то сопредседатель!..) принять участие в их семинаре. Семинар состоится в Доме учёных двадцать второго, вернее, уже состоялся, потому что сегодня тридцатое, и это тоже забавно: письмо шло чуть ли не месяц. А иначе у них и быть не могло, ведь они думают, что я живу где-нибудь на Васильевском острове, или на Петроградской, или в Купчине, а я в Кильдинстрое живу, лет, наверное, десять, есть такой город[4]. Они думают, что я сяду на троллейбус и приеду на их семинар как ни в чём не бывало, но не ходят в Ленинград из Кильдинстроя троллейбусы; и что я работаю, думают, в ленинградском одном журнале, недавно выходить начавшем, – письмо туда адресовано, – а я не работаю там, я работаю здесь. Там, в журнале, письмо моё распечатывать не стали, оно полежало недельки две-три, потом сюда переправили, я получил.

Хорошее было совещание, есть что вспомнить. Я приехал к Марии.

Я приехал к Марии.

В общем, я приехал в Ленинград на три дня, неважно зачем, и если бы не личная просьба моего редактора мне бы и в голову не пришло нигде заседать.

«Мой редактор» громко звучит. Меня нельзя редактировать. Года два назад мы повстречались в Мурманске, у меня как раз была выставка в Доме культуры, он увидел, сказал «присылайте», и я присылаю. Время от времени я высылаю фотоэтюды; мой редактор, прежде чем передать их в отдел оформления (а он редактор, как я понимаю, массового отдела), сам сочиняет короткие подписи – этакие лирические миниатюрки из трёх-четырёх фраз: осень, зима, самый вкусный пирог, чайки над морем, мишка на Севере… Журнал у нас для домохозяек. Я говорю «у нас», потому что те публикации, редкие пусть и нерегулярные, но всё ж моих фотографий, дают право мне, как тут объяснили, величаться «нашим постоянным автором».