Закрытие темы

Честно говоря, я не был расположен к беседе. Я и не думал ничего говорить. Но когда я увидел, что на меня глядят учёные и ждут от меня каких-то нужных им слов (от которых, быть может, зависят судьбы научных открытий), я не выдержал и заговорил. Я заговорил о журнале – о том, что я знал: какой у него тираж, какой у него объём, какие рубрики в нём интересные (всё ж отдельные номера мне приходилось когда-то просматривать – как «нашему постоянному автору»), я отметил раздел юмора, пользующийся заслуженной популярностью у массового читателя, и раздел «Спорт на дому», раздел «Рукодельница» и раздел головоломок, ребусов и кроссвордов; я позволил себе пожелать «побольше таких журналов», при этом я упрекнул за негибкость политику Госкомиздата[6] и особенно сурово раскритиковал полиграфическую базу государственных издательств, не способную обеспечить хотя бы удовлетворительное воспроизведение цветных фотографий, не говоря уже об уровне мировых стандартов. Я говорил всё это очень серьёзно, ответственно, со знанием дела, и в то же время старался показать учёным, что я вполне осознаю: то, что они слышат от меня, может, вовсе не то, что им нужно. Учёные слушали заинтересованно, они отмечали что-то в блокнотах, один из присутствующих записывал всё, что я говорил, – он вёл протокол. Иногда я поглядывал на Марию, как бы советуясь с нею, то ли я говорю, – и она, как бы соглашаясь со мною, опускала ресницы. У неё густые ресницы, прямые, она говорит: как у коровы – совсем не загибаются кверху, что редкость, а летом в июне ей досаждает тополиный пух, такие длинные (я говорю).

– Это интересное сообщение, – сказал председатель. – Но было бы любопытно узнать, как у вас обстоят дела с некоторыми аспектами? Есть ли у вас публикации, заслуживающие внимания?

Я честно ответил:

– Нет. Такие публикации мне не известны. Более того, лично я даже представить себе не могу автора, способного донести всю проблематику ваших аспектов, хотя бы и некоторых, до сознания нашего специфического читателя. Такой гипотетический автор должен не только знать досконально предмет, что, само собой разумеется, но и глубоко чувствовать особенности… – Ну и так далее, говорил я достаточно долго. – Вы понимаете, о чём я говорю?

– Безусловно, – сказал председатель, – я вас хорошо понимаю.

– А сколько у вас платят за авторский лист? – спросил кто-то с другого конца стола.

Я не знал, сколько платят, но ответил достойно:

– Кому сколько, – и, кажется, удовлетворил любопытство спросившего.

– А есть ли в вашей редакции ставка учётчицы писем?

– А печатаете ли вы в двенадцатом номере список публикаций за год?

– Часто ли вы допускаете опечатки?

Учёные спрашивали, лишь бы спросить, – нравилось им это занятие.

– А как у вас, извините, цензура? – спросил один (тема «цензура» недавно стала модной весьма; с цензурой предстояла благородная битва). – Есть проблемы с цензурой?[7]

Я ответил:

– А как же!

И тут мы все себя ощутили по одну сторону баррикад.

– Чуткая цензура, – сказала Мария, – в свободных замыслах стесняет балагура. – И вдруг улыбнулась.

Она улыбнулась и заулыбалась, так она заулыбалась, как только она одна и умеет – и весело, и непринуждённо, и вместе с тем многозначительно. И что главное – зажигательно заулыбалась, – тут уж все стали кто как умел тоже так улыбаться: одни – как бы весело, другие – как бы непринуждённо, третьи – как бы многозначительно, и тот, кто вёл протокол, он вёл протокол, а сам улыбался, и тот, кто был председатель, и он улыбался, и тот, кто рядом со мной по правую руку сидел, щурясь, однако ж, на солнце (солнце ему из окна в глаза попадало, а мне получалось, что нет), и он улыбался, и никто не знал, чему кто улыбается, но, улыбаясь на учёном совете, на солидном учёном совете, каждый из нас улыбкой своей радостно приветствовал имевшие быть перемены.

И только один учёный, сидевший напротив меня, не хотел улыбаться. Он хмурился. Что-то его раздражало. Он зло поглядывал на улыбающихся.

– Какое хорошее совещание, – сказал улыбающийся председатель, – какая дружеская атмосфера. Мне нравится.

– Да, – согласились мы.

– Ну что ж, это верно, – сказал председатель. – Издательская политика требует, я убеждён, требует дифференцированного подхода.

– Пожалуй… хотя, – я задумался, – нет… безусловно.

– Естественно, – сказал председатель.

– Позвольте! – воскликнул учёный, сидевший напротив меня. – Я не понимаю всеобщего благодушия. Моя тёща выписывает этот журнал, и нет никакой там науки! То, что там есть, – не наука! Я уверяю вас, я видел! Лишь мелочёвки попадаются, знаете, на полстранички, такие, даже говорить неловко. Ориентируются они, доложу я вам, на бывших двоечников, на тех, кто учебник в руки брать никогда не брал, потому что сами они не знают, что там в учебниках писано, что в школе проходят… Хватаются за что попало, то за одно, то за другое… А если наших некоторых аспектов ещё не трогали – слава тебе господи, что не трогали. Спасибо, что руки ещё не дошли до некоторых аспектов!