Закрытие темы

Мы уходили последними с председателем, – он тоже спешил. «А почему так тихо в здании?» – спросила Мария (мы уже вышли из Малого зала). «А нет никого, – сказал председатель, – мы, теоретики, дома работаем». – «Ой, что-то каблук!..» Я посмотрел, она стояла, как цапля. «Сейчас», – и хвать меня за плечо, но не стала держаться, а сняла с плеча сумку. Председатель закрывал дверь на ключ. «Был рад с вами познакомиться». – «И мы тоже», – сказали мы, он уходил. Он спускался по лестнице. «Сейчас», – повторила Мария.

Она разогнула ногу в колене, я прислушался: председатель спустился на пролёт лестницы ниже. Я шагнул к ней, и тут она обняла меня крепко за шею и поцеловала в губы. И я её тоже стал целовать и стал обнимать крепко-крепко, всю, горячую, всю – сквозь рубашку её и зелёную юбку горячую всю – прижимая к себе, поднимая на цыпочки. «Шибанутая», – успел ей сказать, представляя, как туфля с тем каблуком загремит сейчас вниз (нога на перилах). Шибанутые – стоя – в этом храме науки – оба, как есть.

Потом… Потом шли по набережной, я держал её за руку. (Да! Я ещё сфотографировал вахтёршу, она вышла со стулом погреться на солнце…) Сиял купол Исакия, шли.

Ехали на трамвае потом на бульвар Профсоюзов.

У нас было время ещё. Бездна времени. Совсем ничего. Семь часов до отправления поезда. Максимум восемь.

1988

Тяжёлые вещи

Записки и вариации

V.

Читатель ждёт уж рифмы розы.

А. С. Пушкин

Мир, в котором мы живём, есть мир, в котором живём мы.

Из космологии

1

– Подожди, – сказала она, – подожди. Я позабыла, как называется.

– Что называется? – переспросил он.

– Ну, ваше изобретение…

– Изобретение?…

– Вспомнила: дискредитатор времени[9].

– Не дискредитатор, а дискриминатор. Временной дискриминатор. Ты перепутала.

– Дискредитатор мне больше нравится…

– Нет, дискриминатор… Такая штуковина с отрицательной обратной связью. Следящее устройство.

– Оно что – следит?

– Отслеживает всякую всячину. Тебе интересно?

– Ага, рассказывай.

Но прежде всего нужно завести часы, старинные стенные часобои в роскошном футляре красного дерева с резными стрелками на потрескавшемся циферблате. В этой комнате дозволяется делать всё: стоять, например, на голове, если будет желание, доламывать чудом не доломанный приёмник «Восток» или двигать мебель, нельзя только не заводить часы, иначе, предупреждала хозяйка, они остановятся и не пойдут уже ни за что на свете. «Но, Клавдия Ивановна, это предрассудок». – «А вот и не предрассудок, друг мой, они сто лет не останавливались». – «Да ведь была сказка такая – помните? – не знаю, кто написал…» – «Ах, Коля, какие сказки? Какие могут быть сказки, Коля?»

Коля и Оля. Известная формула, где переменные на сей раз обретают значения «Коля» и «Оля», уже была по-старомодному начертана кем-то – чудесная предусмотрительность! – на стене в парадной. Тогда, поднимая по лестнице тяжёлый чемодан с книгами, он сказал: «Погляди». И она, поглядев, ответствовала: «Это не про нас», кажется, нисколько не удивившись. На четвёртом этаже он долго возился с ключами («чужой замок – загадка»), она тем временем перегнулась через перила: «У!» – и ещё громче: «У! У!» – в широкий пролёт лестницы, но эхо не откликалось.

Иными словами, приехали.

Да, Оля, приехали. Стоим посреди непроветренной комнаты возле тюков и чемоданов, перед этими старинными, только что заведёнными часами и огромным зеркалом (а в нём ещё двое); вечерний свет льётся в окно (хозяйка убрала занавески), и чей-то голос, доносящийся со двора, зовёт некую Нину смотреть телевизор; голубь, ковыляющий по карнизу, задевает крылом за стекло, а мы стоим посреди комнаты и глядим друг на друга, два счастливых человека – она старше его «на целых три года», а что до дисгармоний из-за возрастных несоответствий, то брошюры с рекомендациями уже сданы в «Старую книгу» (по гривеннику, к радости обоих, минус две копейки комиссионных), и никаких советов не надо. Коля, обними Олю. «И пленила ты сердце моё одним взглядом очей твоих». (Я же начётчик.) Слышишь? Александр Степанович.

Александр Степанович, единственный сосед по квартире, сдержанно, ненавязчиво, негромко стучится в дверь: «Здравствуйте!»

– Здравствуйте. – Оля поправляет свитер.

– Я что? Я, значит, знакомиться…

– Нам говорила Клавдия Ивановна, вы – Александр Степанович.

– А вы Николай как бы и Ольга.

– Николай и Ольга.

– Очень приятно.

– Очень приятно.

– Очень приятно.

У Александра Степановича стриженая голова. Он огромен и неуклюж и тяжело дышит. Пришлось повернуться боком, чтобы не застрять в дверном проёме.

– Повезло вам со мной, ребята, даже завидую, как повезло. Человек я тихий, непьющий, благо… кхе-кхе… ушный. Благодушный, говорю. Только вот кашляю много. Простужаюсь. Работа такая, кхе-кхе, вредная…

Есть что-то располагающее в его манере жмуриться при каждом «кхе-кхе» и беспрерывно вращать головой; то в сторону Коли, то в сторону Оли обращено луноподобное лицо Александра Степановича; причём голова за неимением шеи растёт прямо из туловища… Минуту терпения, Коля и Оля. Пожалуйста, Александр Степанович.