Закрытие темы

– Евдокия Антоновна! Вы, как всегда, преувеличиваете… то есть я хотел сказать, вы, наоборот, преуменьшаете значение прожитой вами… и кстати, ещё далеко не совсем прожитой вами жизни… ибо полнота бытия, говоря вычурно…

– Не надо, не надо меня успокаивать…

– Да… но я хочу сказать, что и в упущенном, если вообще об упущенном корректно говорить… так как это весьма… и весьма-весьма неожиданно, повторю, и проблематично, упущено ли оно, упущенное, или ещё как поглядеть… не упущено…

– Спагетти… пицца… любовь…

– И в упущенном есть позитив…

– Она выйдет замуж за шведа.

– А не только плохое.

– И уедет к нему.

– У вас был замечательный муж.

– Ах, Василий Петрович, ах, Василий Петрович!.. Мы-то жили с тобой душа в душу… Ты меня понимал с полуслова…

Евдокия Антоновна заплакала вдруг. Захарова повела её в детскую, где играли Кирюша и Верочка. На столе стоял крендель с восемью свечными огарками. Мы угрюмо молчали.

– Что-то как-то не то, – тяжело вздохнул инженер Ясинский.

– Это да, – согласился Захаров.

Он разлил по рюмкам остатки ликёра. Я сказал:

– «Амаретто» пахнет мускатом.

– Миндалём, – поправил Аскольд Филиппыч.

Пригубили.

1992

Набоб

Рассказ писателя

Как ценитель классики и поборник, если так можно выразиться, классичности я не скрываю своего отношения ко всякого рода авангардистским кунштюкам, тем с большим смущением сознаюсь, что всё, о чём ниже пойдёт речь, произошло со мной в туалете. Боюсь быть заподозренным в примитивном хохмачестве, к чему повод, чувствую, уже дан первой фразой этого отнюдь не юмористического повествования, но не сказать, о чём сказал, никак нельзя, а сказать по-другому – тоже никак не выходит. О, нет, нет, я шутить не намерен, и не моя вина, что приключившееся со мной оказалось окружённым столь несерьёзными декорациями, как раз предмет разговора весьма и весьма серьёзен, хотя, сознаюсь, как предмет он до конца мной ещё не осмыслен, – а иначе бы я и рассказывать не стал, если б всё мне было в этой истории ясно.

Что ж, есть подумать о чём. Хотя бы об этом. – Личность: цельность её и свобода выбора, или, если взять поконкретнее, если поуже, то, конечно, культура и, конечно, финансы – вот проблемы чего меня столь беспокоят – опять же в этическом плане. И не исповедь мой короткий рассказ; и тем более не объяснительная записка. Своим доброжелателям, чья осведомлённость имеет себе стороной обратной, по известному правилу, досужие домыслы, так скажу: зря про меня не болтайте плохого. Уверен: когда прочтёте всё это, сами во всём разберётесь.

Ну так вот. Ближе к делу. Итак.

Третьего дня случай привёл меня в туалет на улице Д***. Что сказать мне о том туалете? С виду обычный. Да, обычный, ничем, казалось бы, не примечательный туалет. Разумеется, платный. Несколько ступенек вниз, и старичок-пропускник справа за столиком. В подобных случаях, когда входите и достаёте денежку, внимание ничем не задерживается – достали и проходите спокойно, а тут наши взгляды встретились вдруг, что-то меня задержало, будто бы прикидывал старичок, тот ли я, кто нужен ему, а так как я явно замешкался, невольно выдав тем самым готовность отвечать на какой-нибудь хитрый вопрос, если будет мне задан, то он и задался:

– На стене не хотите ли что-нибудь написать? Вот у меня карандашик имеется.

– Что-что? – не поверил я ушам своим, но старичок истолковал моё «что-что?» в смысле «что именно?».

– Что придумаете. Небольшое. Строчки две, четыре, лучше в рифму… Поэзию.

– Это как? – удивляюсь. – Новый вид сервиса?

– Вовсе нет. Мы за творчество деньги платим. Двести рублей одна строка стоит.

– Сколько? – опять не верю ушам.

Но старичок ответить не успевает. Из ближайшей кабинки выходит вполне почтенного вида клиент и, сверкая глазами (ибо он весь вдохновение), направляется к нам быстрым шагом.

– Вот, Харитон Константинович, на такое что скажете? – спрашивает клиент, подобострастно заглядывая в лицо старичку.

И декламирует:

«Набоб» мой любимый,
Мне так необходимый,
Сидел я в туалете,
Стихи сложил вот эти!

– Ну как? Хорошо ли? Пойдёт ли?

Старичок поморщился. Стихи ему не понравились.

– Нет, Олег Владимирович, дорогой, исписался ты, повторяешься. Было уже сегодня про любимого. Отдохни. В четверг придёшь. Сегодня и так уже полторы тысячи получил.

– Я могу завтра прийти, – вымолвил Олег Владимирович, всё так же подобострастно старичку улыбаясь.

– Отдохни, тебе говорю. Не насилуй Музу. Придёшь в четверг. Голова свежая…

– Ну тогда до свиданьица, Харитон Константинович.

– До свиданья, дорогой, до свиданья.

– Я пошёл, Харитон Константинович.

– Иди, дорогой, иди. Придёшь в четверг, поработаешь.

– Маргарите Васильевне привет.

– Обязательно, дорогой, обязательно.

Ушёл.

А я, зачем пришёл, забыл совершенно. От остолбенелости.