Хотелось бы ошибиться, но я почти убеждён, что в скором времени одной из основных проблем цивилизации будет антропофагия, причём в её различных версиях – как поедания собственных клонов, специально выращенных для индивидуального потребления, так и своих ближних, точнее сказать, близких себе людей. Вспомним о процессе над «роттенбургским людоедом» Майвесом. Германский программист съел американского инженера, акт людоедства состоялся по взаимной договорённости, при полном сердечном согласии, и был заснят на плёнку. Жертва и людоед нашли друг друга по Интернету. Будущий людоед вёл переписку с двумя сотнями потенциальных клиентов, некоторых он отверг. По сообщениям прессы того времени, в одной лишь Германии круг людоедов и их добровольных жертв составлял семьсот человек, и он постоянно расширялся. Но вот что интересно: формулировки, казалось бы, впервые прозвучавшие на процессе и так поразившие весь мир, почти дословно повторяют текст, напечатанный задолго до роттенбургских событий в газете петербургских писателей «Литератор». Номер был подписан в печать 31 января 1992 года, за день до этого я принёс материал в редакцию, художник Юрий Александров тут же нарисовал картинку: одиннадцать человек, просвещённые антропофаги, с вилками и ножами разделывают своего товарища – двенадцатого; ровно через двенадцать лет, день в день, в Германии прозвучал приговор людоеду, и, надо заметить, относительно мягкий, – суд принял во внимание добровольность жертвы. Понятно, что цель нашей тогдашней публикации состояла не в том, чтобы инициировать движение, а в том, чтобы обозначить синдром. Вот «Манифест гуманистической антропофагии», опубликованный в феврале 1992 года. Дело не в приоритете, а в актуальности документа.
Сразу же внесём ясность: всё, о чём пойдёт ниже речь, не имеет ни малейшего отношения к продовольственному вопросу. Проблема, поднимаемая нашим движением, не может и не должна решаться с позиции прагматизма. Всякие рассуждения о какой-либо практической выгоде мы отвергаем категорически. Мы – эстеты. Но, будучи эстетами, мы восприимчивы и к вопросам этики, особенно в той её части, где речь идёт о свободе выбора.
Да, именно так: Декларация прав человека и общечеловеческие представления о культуре питания – вот те киты, на которых держится гуманистическая антропофагия.
Как бы ни были примечательны процессы, протекающие в новой геополитической структуре, сколь бы ни были существенны события, свидетелями которых нам доводится быть, несравненно важнее происшедшее в умах людей, в сознании общества, решительно ставшего на путь оздоровления.
Изменения в этой сфере поистине грандиозны. То, что вчера казалось нам чёрным, сегодня видится не иначе как белым. То, что вчера было гонимо как зло, ныне предстаёт в своей первозданной доброкачественности. Недавно третируемое как извращенство – сегодня предмет престижа.
Общество избавляется от предрассудков. Нет сомнений, что и последний, самый живучий и самый нелепый из них, будет успешно изжит. И тогда никто не побоится сказать о себе:
– Я уважаю принципы гуманистической антропофагии.
– Я сочувствую просвещённому людоедству.
– Я сам людоед и горжусь этим!
Почему же, спрашивается, так живуч этот позорный предрассудок? Отчего при одном лишь невинном намёке на технику антропофагии лицо иного собеседника искажается гримасой брезгливости? Причины тому: невежество, духовная слепота, косность мышления, нежелание прислушаться к голосу разума. За что не любят у нас антропофагов?
Во-первых, раздражённо отвечают всезнающие оппоненты, за то вас не любим, что человек-де по природе своей непитателен. Но вам-то откуда известно, господа вегетарианцы? Вы разве пробовали? Если нет, то поверьте хотя бы на слово тем, кто более компетентен в этом вопросе. Здесь не о чем спорить.
Говорят, во-вторых, что безнравственно употреблять ближнего. Так уж и безнравственно? Не потому ли безнравственно, что мнит себя очень уж нравственным, так сказать, культурное общество? Но представьте себе, что некто, покоряя ваше культурное общество своей безграничной просвещённостью, доказывает с помощью неоспоримых аргументов, что нравственно, очень нравственно (пусть при определённых условиях) съесть ближнего, – и общество с ним соглашается. Как-то вы тогда запоёте?
В-третьих, боятся насилия. Напрасный страх. Мы против насилия. Быть или не быть съеденным – право выбора каждого. Людоедство без берегов – не наш лозунг. Гуманистическая антропофагия – это комплекс жёстких самоограничений, она предполагает взаимные обязательства между съедаемым и съедающим, их духовную близость.
Но кто же захочет быть съеденным? – спросят профаны.
Многие, многие захотят.
Но не многие удостоятся такой чести.
Мы не всеядны.
Прежде всего, должны огорчить склонных к суициду. Нам не нужны случайные люди. Нет, мы не можем помочь вам, разве что только заразим своим жизнелюбием.