Закулисье российской истории. Завещание Ельцина и другие смутные события нашей страны

Кстати, покойный Александр Гинзбург никогда не называл себя диссидентом — он говорил, что был журналистом. Он действовал строго в рамках советской конституции — был же и такой подход. И далеко не все диссиденты были либералами. Были почвенники, славянофилы, были большие дискуссии, и до чего только не доходило иногда на этих дискуссиях. Не все были и западниками. Диссидентов объединяло то, что они мыслили иначе, чем предписывал официоз, и они рисковали за свою деятельность поплатиться свободой.

И сейчас рискуют. Например, вся мировая пресса сейчас пишет о том, как представители прокремлевского движения «Наши» преследуют Александра Подрабинека. Куча исков, прокуратура, допросы…

В 1977–1978 гг. его приглашали, уговаривали уехать из страны, давали время на то, чтобы он уехал.

И только потом, когда он отказался, его отправили в ссылку. А сейчас людей просто убивают. Последняя история: ингушский правозащитник Макшарип Аушев погиб 25 октября 2009 года. Это реальная история сегодняшнего дня. Получается, суть не изменилась, а методы стали еще страшнее, чем советские, — потому что тогда не убивали.

С другой стороны, сейчас вроде бы существует в определенной степени свобода слова, в определенной степени свобода политической деятельности. Сейчас существуют демократические институции, которых не было при СССР и быть не могло. А что касается убийств, то и тогда тоже убивали. Многие погибли в лагерях и в тюрьмах. 22 июня 1980 года был принудительно выслан из СССР Владимир Борисов, а на следующий день в автомобильной катастрофе погибла его супруга Ирина Каплун. Многие тогда сочли, что эта автокатастрофа была подстроена КГБ. За границей тоже убивали.

У чекистов методы остаются всегда теми же самыми. Иногда они ведут себя мягче, иногда жестче — это зависит от ситуации, от политической ситуации, от того, что им в голову придет. Но в целом технология давления та же самая. Хотя отчасти режим стал несравненно мягче и несравненно свободнее, чем это было в советское время.

Но при этом еще совсем недавно существовали выборы губернаторов, существовал кандидат «против всех», была кое-какая свободная региональная пресса. Все это методически теперь уничтожается. Это говорит о том, что политический вектор сейчас — это вектор Советского Союза. Мы возвращаемся в прошлое.

А раз так, то должно возрождаться и диссидентство. Что для этого нужно? Что, режим должен быть более жестким? Каковы вообще условия, необходимые и достаточные для того, чтобы то инакомыслие, которое существует, переходило бы в полноценное диссидентство?

Мнение по этому вопросу Глеба Павловского:

Думаю, что этой чертой является морально-ощутимая степень угрозы, угрозы базовым ценностям, угрозы этой самой человеческой сложности, сложности личности.

В диссидентстве было огромное разнообразие в позициях, но при этом с готовностью одни защищали других, ничуть не солидаризируясь с их позициями. Защищали вот эту самую сложность. Базовые ценности? Например, невозможно себе представить в советском самиздате нападок на ветеранов войны. Вы их просто там не найдете. Это было исключено. Люди, которые избавили мир от гестапо, были вне критики в принципе. Хотя тогда многие из них были вполне активны политически и реально работали в репрессивных органах. Вот это очень важно — диссидентство защищало сложность советского общества. Прочь все разногласия, если есть угроза России. Ради России мы были готовы отложить любые разногласия — когда надо спасать страну. И когда снова возникает угроза такой черты, снова инакомыслие переходит в диссидентство.

Мнение по этому вопросу Александра Подрабинека: