Закулисный роман (сборник)

Несчастная, пьяная, голодная, Майя выбежала из квартиры Корабельщикова. Денег у нее не было – последние копейки она потратила, купив пачку сосисок им с Виктором на ужин. Майя отправилась домой пешком через пол-Москвы. Теперь она уже жалела, что затеяла этот разговор, что не смогла сдержаться и выплеснула на Виктора всю свою обиду. Конечно, он указал ей на дверь, счел сумасшедшей истеричкой. Боже, как стыдно!

На следующий день в театре она вилась перед Корабельщиковым, как нашкодивший щенок, заглядывала в глаза и ждала удобного случая, чтобы извиниться. Но он держался с ней ровно, о происшедшем не упоминал и вскоре после спектакля отбыл в неизвестном направлении. Майя с горечью поняла, что ее роман закончился, не успев начаться.

В кабинете Войцеховского было полутемно, плотно сдвинутые шторы не пропускали ни света, ни уличного шума. Майя, прижав руки к груди, стояла в углу, у полированного шкафа. Сердце билось тяжело, тревожно. Войцеховский приближался к ней, медленно, неотвратимо. Глаза его завораживали, губы были плотно сомкнуты. И Майе казалось, она сейчас закричит, если он не произнесет ни слова. Наконец, приблизившись почти вплотную, он произнес хриплым от страсти шепотом:

– Как я проклинал себя, когда вы пели…

– За что? – спросила она, отметив, как удачно дрожит голос от едва сдерживаемого рыдания.

– Потерять такое сокровище, как вы, разве легко? – Он стиснул ее плечи, склонился ближе и прохрипел в самые волосы: – Зачем я бежал от вас? На что променял?

«Он как-то перескакивает, – пронеслось в голове Майи. – Там еще две мои реплики». Войцеховский прижал ее к стене, на нее пахнуло его сладким одеколоном. Руки его принялись шарить по ее телу, мять, тискать. «Это что-то уж слишком, – поморщилась Майя. – Или он так вжился в роль? Господи, почему же мне никогда не удается отключить голову? Как, как достичь такого же мастерства?»

Чуть отвернув голову, чтобы в рот не попала седая прядь, она произнесла:

– Едемте! Как вам угодно. Когда вам угодно…

– Ну, хватит, – буркнул вдруг Войцеховский и припал скользкими губами к ее шее.

Майю скрутило от отвращения. Бледные морщинистые лапы в пятнах старческой гречки шарили по ее телу. В голове всего несколько секунд билась отчаянная мысль: «Худрук театра… мой шанс… перетерпеть…», а затем омерзение взяло верх, и Майя, глухо зарычав, приложила ополоумевшего старца коленом прямо во вздыбленный пах. Войцеховский отлетел от нее, согнулся в три погибели, яростно заскулив:

– Дура! Истеричка! Тебя ждут заводы, бездарность неблагодарная!

Но Майя, уже не слушая его, метнулась к двери и понеслась прочь из провонявшего сладким одеколоном худруковского кабинета. На лестнице она, расхристанная, налетела на главную приму театра – Введенскую. Та манерно подняла брови и с затаенной улыбкой посмотрела вслед удиравшей Майе.

На следующий день на репетиции Войцеховский смотреть на Майю избегал, пялился поверх ее головы, словно ее и вовсе не было на сцене. Зато все остальные, задействованные в спектакле, почти не скрываясь, хихикали и шептались у нее за спиной. А затем в зал ворвалась разъяренная Алла Геннадьевна. Мясистая ее шея пошла красными пятнами, бесцветные космы выбились из аккуратного обычно пучка. Разгневанная фурия одышливо вскарабкалась на сцену и отечными наманикюренными пальцами вцепилась Майе в волосы.

– Ах ты, паскуда! – клокотала она. – Тебя, прошмандовку с улицы, здесь приняли, взяли в штат… А ты… К Марлену Борисовичу полезла…

Майя, прикрывая локтями лицо, пыталась отбиться от распетушившейся мегеры.

– Послушайте, – пищала она. – Да отцепитесь вы! Мне на фиг не нужен ваш Марлен Борисович. Он сам…

– Ну что вы, в самом деле, расстроились, Алла Геннадьевна, – саркастически произнесла Введенская. – У бездарностей есть только один способ пробиться, вот они им и пользуются. Вечная история.

Стоявший чуть поодаль Виктор Корабельщиков картинно захлопал в ладоши:

– Алла Геннадьевна, какой темперамент, сколько чувства! Зачем вы стали хореографом? Вы погубили в себе великую драматическую актрису!

Эти реплики окончательно растравили Майю:

– А ну отцепись от меня, корова старая! – Она вывернулась из клешней Аллы Геннадьевны и теперь сама набросилась на нее, молотя кулаками куда попало.

Тут уже окружающие пришли в движение, и вскоре Майю, жаждавшую крови обидчицы, оттащили в сторону. Алла Геннадьевна, злобно фыркая, вынимала из прически вырванные пряди волос. Войцеховский, вплыв наконец на сцену, принялся обхаживать жену:

– Аллочка, ну зачем ты… Обращаешь внимание на глупые сплетни…

На Майю он даже не обернулся. Никто и не вздумал вступиться за нее, все, кажется, только и предвкушали, как всласть обсудят за кулисами случившийся скандал. И даже Виктор, тот, которого она считала свободным от пошлой буржуазной морали, одиноким гением, предпочел не вмешиваться в разразившуюся склоку.

Майя позорно покинула поле боя, ворвавшись в гримерку, побросала в сумку свои пожитки и собиралась уйти, когда в помещение просочилась Введенская.