Закуси горе луковицей

— Так вот, — после недолгой паузы сказал Женя, — приезжаю к нему в магазин повторно, в конце ноября. Смотрю: меда моего на витрине уже нет. Спрашиваю продавщицу, здесь ли хозяин? Здесь, кивает. Прохожу в его кабинет. Сидит, что-то листает. Говорю, привет, Влад, приехал за деньгами. Надеюсь, хоть сегодня не зря бензин жег? А он пожимает мне руку и кисло так отвечает: неделю назад, мол, деньги были, а теперь нет, и до весны точно не будет. Я в недоумении: как же так? А он говорит, бизнес — это риск. Я рискнул и прогорел. Но и ты прогорел вместе со мной. Если получится, весной отдам, а нет — не взыщи, придется еще ждать. Меня как волной накрыло. Взял его за лацканы пиджака — по руке прямо зуд пошел: врезать хочется. А он мне и говорит: магазин продавать, чтобы только с тобой рассчитаться, я не стану: не одному тебе должен. А если дашь по физиономии, то свой долг тебе буду считать погашенным. Ну, не гнида ли?!

— А у тебя есть его расписка? — спросил Володя.

— На слово поверил. Мы же одноклассники. Теперь-то я уж понял, что в бизнесе, как в подземном лабиринте Крита: если ты вошел в него без подстраховки, хотя бы тоненькой, как ниточка, и уперся в тупик — считай, пропал.

— А он имел право рисковать твоими деньгами?

— Нет, конечно. Договаривались только о реализации. Но, видно, жадность уже разрослась в нем, как опухоль. И момент упущен. Да, собственно, мне не столько денег жаль, сколько своего труда. С пчелами ой-ёй! сколько работы. А чтобы накачать четыре фляги…. Понимаешь, Вовка, я никак не могу приноровиться к этой, извиняюсь, подлой жизни. В ней нет ни одного надежного ориентира. А ведь до сего времени я не мог понять психологию белогвардейцев: за что они так отчаянно дрались, что питало их ненависть? А теперь вот чувствую себя так, словно и у меня родину отняли. И знаешь, самое скотское то, что мне тоже хочется бить морды. Я иногда думаю, если весь мир покроется этой коростой, где деньги важнее совести, чести, справедливости, важнее ответственности перед грядущими поколениями, то его следует снова утопить. И хорошенько-хорошенько его прополоскать! Такой мир не жалко.

— Ну, ты, Женька, и душегуб! — возмутилась Татьяна. — Ему, видите ли, никого и ничего не жалко. А своего лба тоже не жалко? Вот сейчас как тресну по нему ковшом! — в шутку замахнулась она. Аленка звонко рассмеялась.

— Да, Женя, крепко тебя зацепило, — отметил Володя. — Я согласен с тобой: жадность — страшный порок. И если его не обуздать, он и без участия высших сил приведет нашу цивилизацию, как, вероятно, и все предыдущие к самоуничтожению. Войны, разрушение среды обитания, производство оружия, наркотиков — все от нее, от жадности. Это правда. Но, я думаю, пока человечество живо — жива и надежда на его исцеление.

— Вряд ли, — тяжело вздохнул Женя. — Ты, Вовка, давно в городе не был, поэтому еще способен сохранять некий оптимизм. А я всякий раз, приезжая туда, замечаю все новые и новые перемены. И за каждой из таких перемен можно рассмотреть эксплуатируемые дельцами страх или жадность. Буквально за год вырастают из пластика и стекла новые торговые центры, огромные павильоны, магазины и магазинчики. Расширяются барахолки. Повсеместно пульсируют рекламы открытых банков, ломбардов, игровых клубов. Процветают фирмы по производству стальных дверей, замков и сигнализации. Не бедствуют охранные предприятия, страховые компании, похоронные бюро. И вблизи домов по всему городу, точно памятники глупости, натыканы автозаправки…

— Еще один штрих к портрету города, — чиркнул указательным пальцем Женя. — Рядом с пивными непременно дымят шашлычни. И хозяева их так боятся упустить шальную копейку, что прилюдно жгут старые крашеные заборы и деревянную насквозь промасленную тару, черт знает из-под чего.

— Ты еще про рынок расскажи, — напомнила Татьяна.

— Да, — оживился Шевченко. — А на рынке группа загорелых мальчиков завладела общественным туалетом. Рублей на пятьсот настелили в нем дешевого кафеля, заменили кран над раковиной и дерут теперь с каждого нуждающегося по два рубля. Рядом же поставили свою шашлычную. И, наверно, не зря. В прошлую субботу иду мимо нее — шарнир ищу у лоточников для дверцы шкафа, лопнул недавно, — а в пяти метрах от этой шашлычной, прямо посреди людского потока, собака терзает собачью же голову с огромным лоскутом окровавленной шкуры. Видно, животное освежевали, мясо использовали, а останки пихнули в какой-то дальний угол, а дворняга возьми да вытащи их. Тут, как говорится, комментарий излишен.

Преодолевая брезгливость, Зоя с долей сомнения возразила ему:

— Жень, ну не все же там, в конце концов, с ума посходили? Ведь есть и нормальные люди.

— Есть, конечно. Но климат в обществе меняется также быстро, как и в природе. И, надо заметить, не в лучшую сторону.

— Отчего же?

— Мы как-то уже говорили об этом. Страх меняет людей. Вот сама посуди, если человека регулярно потчевать криминальными новостями, бандитскими сериалами и тем самым фактически приучать его к жестокости и безысходности, — разве он не изменится? Психика мутирует.