Залив девочек

Скоро я привыкла к тому, что люди в доме с надписью «Шалом» не чужие, а «наши» или «мои». Я перестала ждать от них чего-то особенного, ведь они, как и я, просто жили здесь. Со временем мы стали больше смеяться и разговаривать. Я стала давать им уважение и любовь, они стали отдавать уважение и любовь мне.

Васундхара

Когда живешь с безумцем, сама становишься безумна. Мой муж уходит, а я остаюсь в темном доме, чтобы переписывать его книгу о чистоте людей нашей общины. Эта книга о превосходстве браминов хойсала не только над другими кастами, но и иными браминами. В его учении хойсала величественней тамильских браминов лейяров и ленгаров, керальских браминов намбудири, браминов Махараштры – кланов дешаст, читпаванов, пешв. Среди браминов хойсала он выделяет шривайншваров и смартаров как хранителей священной чистоты. Он пишет, что хойсала вишиштаадвайта испортили себя другими языками – тамильским и телугу, хотя это такие же дравидийские языки, как и каннада, на котором говорим мы. Он пишет, что мадхвами с севера Карнатаки чересчур напитались культурой маратхов, чтоб претендовать на право быть чистыми хойсала. Те хойсала, что селились на юго-западе, обесчестили себя гоанским языком конкани и порочными прибрежными манерами. В его книге только брамины центра сохранили незапятнанную культуру.

Он доказывает величие и божественность хойсала. Министры, вожди, философы, учителя, создатели трактатов о музыке, писатели, актеры и даже игроки в крикет из хойсала являются «величайшим живым светилом общества».

Демоны пишут эту книгу умом моего мужа: «Неприкасаемые должны оставаться на своем месте и выполнять приказы чистых людей. Недопустимо, чтоб загрязненные люди селились в местах, где живут люди, соблюдающие чистоту».

Я переписываю его черновики. Хоть я тоже из семьи хойсала, его книга не тешит меня, я чувствую горечь. «Необходимо расчистить общество, прекратить пагубное смешение на основе бездумной похоти. Те, кто призван служить чистым кастам и не способен в силу природной ограниченности на созидание высокого, должны продолжить служение тем, кто веками хранил культуру, во имя ее расцвета». Подобное писали кровавые диктаторы, и даже я знаю, что эти идеи мертвы. Только мой муж, безумец, заново открывает их для себя и желает доказать миру.

Когда часы показывают полдень, я накрываю книги шелковой тканью и иду в кухню. Я вспоминаю старые поговорки: «Хотя собака рождается на улице брамина, знает ли она Веды?» или: «Он от рождения чистое железо» – о тех, кто гордится своей кастой. Так, без улыбки, я шучу сама с собой. Улыбаться по-настоящему я разучилась.

Я смотрю из-за занавески, как живут другие брамины Маллешварама. Разве они живут так, как мы? Они смеются и едят мороженое со своими детьми.

* * *

Сегодня я готовлю три порции. Беру продукты из кладовой. Мой муж никогда не будет есть морковь, картофель, лук или имбирь, что растут в земле. Рис надо промывать семь раз в проточной воде. Помню, молодой я перемыла рис лишь пять раз. Мой муж угадал это по вкусу и высыпал его во двор. Черные птицы слетелись и склевали белые зерна. Эти птицы склевали и мою жизнь.

Я оглядываюсь – за дверью кладовой проплывают души моих дочерей. Старшая сейчас готовилась бы к экзаменам в колледж. Может быть, стала врачом, который лечит людям сердца. Другая дочь, подросток, изучала бы музыку, оставалась дома в некоторые дни, пока мы ходим в храм, как и я когда-то. Средней исполнилось бы десять, она бы прыгала со скакалкой, играла с сестрой-погодкой. Другую девочку повели бы в детский сад, где преподают йогу и древнее искусство танца. Я слышала, такие сады для детей браминов есть у нас в Маллешвараме. А малышка научилась бы быстро бегать – только глаз да глаз.

Я дала всем дочерям мусульманские имена назло мужу. Я говорю с ними каждый день, пока его нет. Не вслух говорю, внутри. Я редко раскрываю рот, не хочу слышать свой голос, голос убийцы, не защитившей своих детей. Вот они, мои красивые девочки, сидят вместе на ступеньках лестницы: Махнур, Ааб, Ума, Куши, Оджати и маленькая Лила.

– Дайте я пройду, девочки, мне нужно отнести третью порцию риса в комнату, на которую ваш отец повесил замок.

* * *

Я чувствую что-то похожее на радость, слабое мерцание внутри – руки мои приносят немного пользы. Что я делаю? Только переписываю имена мертвых да разговариваю с духами. Разве такая я была?

Я красила волосы хной и любила кольца. Когда мы с матерью шли в древнюю Тиртха[27] Дакшимукханди, парни оглядывались мне вслед.

– Постыдись, – говорила мама, если и я оборачивалась, – опусти глаза.

Я была веселой. Мы спускались в Тиртха, а я глядела не на богов, а по сторонам: как на меня посмотрят люди. Внизу у ступенек в зеленой воде плавали черепахи и карпы. Вода стекала во внутренний пруд храма изо рта каменной коровы. Люди бросали на дно пруда монеты.

Получив у богов благословения, мы шли на базар покупать мне сари и большие серьги. Мама собирала приданое.