Залив Полумесяца

Ужин прошел спокойно и мирно. Эсма Султан и шехзаде Мурад за столом не касались личных тем, обсуждая лишь минувший военный поход и то, что происходило в столице в то время, что он длился. Нермин, конечно, понимала, что после ужина ее матушка с дядей уединятся и поговорят по душам, чему сейчас мешало именно ее присутствие. Она для них была еще ребенком и, по мнению взрослых, не должна была участвовать в подобном разговоре. Закончив трапезу, она учтиво попрощалась и ушла к себе, сославшись на усталость.

После ужина они вдвоем разместились на тахте у окна, за которым царила вечерняя темнота. Эсма Султан внимательно вгляделась в немного изменившееся с годами лицо брата и отметила, что оно пусть и обросло бородой и покрылось пока еще только наметившимися морщинками, но было таким же светлым и ясным, как и в пору его юности. Султанша понимала, что это говорило о царящем в его душе покое и о том, что он вполне счастлив и доволен своей жизнью.

– Давно я не была у вас в Манисе… – со вздохом заметила она. – Как там матушка?

– Валиде в порядке, хотя, конечно, годы никого не щадят, – ответил шехзаде Мурад, чуть печально поглядев на сестру. – Из-за того, что она долгие годы пренебрегала едой, ее порою мучают боли в желудке. Но лекари должным образом следят за ее состоянием и облегчают ее боль отварами. По тебе очень тоскует… Бывает, перечитывает твои письма и плачет, – на этих слова у Эсмы Султан от жалости и тоски по матери сжалось сердце. – Валиде хотела приехать в столицу на время похода, чтобы побыть с тобой, но я попросил ее остаться в Манисе, ведь никому другому я не могу доверить свою семью.

– Как дети? – с потеплевшим взглядом тут же спросила Эсма Султан. Она по-доброму завидовала брату, который неоднократно стал отцом и не знал того горя, что постигло ее. – Ты не взял сыновей в поход? Я думала, ты сочтешь их уже достаточно взрослыми для этого.

– В следующий раз – обязательно, но пока что им многому предстоит научиться прежде, чем отправляться на войну. Сулейман, к сожалению, не слишком-то радует меня своим владением оружием, а Алем, наоборот, мало внимания уделяет наукам, не выпуская меча из рук.

– А что их матери? Эта Ассель по-прежнему мутит воду?

Шехзаде Мурад невесело усмехнулся, что его сестра сочла за утвердительный ответ.

– Годы идут, и она набирается мудрости, оттого ведет себя все более сдержанно. Ассель так и не смогла смириться с тем, что я полюбил другую женщину и, конечно, всячески нарушает наш покой, но валиде всегда находит способы ее обуздать.

– А что та, вторая жена? Кажется, Амирхан?

– Ее я уважаю за спокойствие и достоинство, – с теплотой ответил шехзаде Мурад. – Амирхан мне не в чем уличить. В ней я обрел доброго друга и достойную мать для моего сына.

– Ну а твоя Сафанур? – с лукавой улыбкой спросила Эсма Султан и заметила, как взгляд брата сразу же наполнился любовью и тоской. – Вижу, Мурад, ты по-прежнему никого, кроме нее, не видишь, несмотря на то, что она родила тебе одних лишь дочерей.

– Женщину же любят не за то, кого она родила – сыновей или дочерей, – задумчиво отозвался он. – Что поделать, раз я только рядом с нею счастлив?

– За что же тогда любят женщину? – чуть улыбнулась султанша. – За красоту? За добрый нрав? Амирхан ей в красоте не уступает и покорна, но она для тебя лишь друг и мать твоего сына.

– Я люблю Сафанур просто потому, что люблю и все, – тихо рассмеялся шехзаде Мурад. – Это настолько естественно, что я даже не задумываюсь, чем вызваны мои чувства. Разве ты пытаешься понять, почему любишь Давуда-пашу или Нермин? Уж точно не за красоту и не за удобство

Эсма Султан, промолчав, опустила взгляд. Она, безусловно, полюбила Нермин, как родную дочь, но с Давудом-пашой их связывало нечто вроде родственного тепла и взаимного глубокого уважения, но не любовь. И ее в очередной раз кольнула зависть, ведь брат не только познал радость быть отцом, но и настоящую любовь. Он был счастлив, потому что имел и любимого человека, и детей. Ей порою хотелось на миг узнать, что чувствует эта Сафанур Султан – женщина, которую ее брат на протяжении стольких лет так преданно любит, позабыв о других своих женах и обо всем гареме, тщетно ждущем хотя бы одного его взгляда в сторону своих широко распахнутых дверей.

Она так и не избавилась от этой мечты, берущей начало еще в ее юности – познать настоящую любовь, сметающую все на своем пути, лишающую рассудка или хотя бы столь же преданную и глубокую, как у брата с его женой. Было горько сознавать, что в ее жизни подобного не случится и что ее удел – довольствоваться мирным течением супружеской жизни вместе с мужчиной, с которым они скорее родственники, чем любовники.