Читаем Заложник. История менеджера ЮКОСа полностью

От центральных ворот под небольшим уклоном вниз через всю зону тянется аллея. Высокие березы радуют глаз. После почти трехлетнего пребывания в замкнутом пространстве радуешься каждому дереву, радуешься небу и солнцу. Испытываешь новые ощущения, когда ступаешь по земле. По обеим сторонам аллеи расположились церковь, штаб, клуб, бараки и локальные сектора. Проходя этот путь от начала до конца, мы упираемся в КПП и железные ворота промышленной зоны. На территории жилки (жилой зоны) есть еще малая промка, состоящая из нескольких швейных цехов.

«На месте сто-ой, раз-два! – растягивая слова, командует Виталий. – Кругом, шагом марш!»

«Ба-бах», – раздается страшный грохот, земля дрожит под ногами. Долго слышится гулкое эхо взрыва. Рядом с колонией находятся карьеры по добыче доломита. Сама же колония, построенная в пятидесятые годы военнопленными немцами, расположилась на дне низины, образовавшейся здесь в результате многолетней добычи руды.

Мы идем в обратную сторону, поднимаемся в горку и упираемся в стоящий перед воротами шлюза шлагбаум, оскалившийся устремленными в нашу сторону огромными шипами. Если вдруг кому-то взбредет в голову протаранить ворота, то он напорется на эту преграду. Мы одолеваем это расстояние сотни раз в день. Туда, сюда. Вверх, вниз. Мне удалось заставить себя полюбить это странное (не только бессмысленное, но и, очевидно, вредоносное) мероприятие. Я представил, что это своего рода физкультура и начал старательно выполнять упражнения. Лишенный активной жизни и набравший лишний вес, я стал стремительно худеть.

Стоит август 2007 года. Мы буквально обливаемся потом и приходим на территорию карантина мокрые с головы до ног. Умываться нельзя, так как это не предусматривается распорядком дня, утвержденным начальником колонии. Гигиенические процедуры – строго по расписанию, утром и вечером, по десять минут. Но и вечером нам не хватает на это времени. Два умывальника на двадцать зэков позволяют провести около раковины не более минуты. Дневальные, имеющие неслыханную привилегию заходить в барак, когда им вздумается, строго следят за соблюдением распорядка дня. Мы же, обычные зэки, в свободное от маршировок, уборок, погрузки и разгрузки время вынуждены просто стоять или ходить в окруженном бетонным забором дворике. Сидеть негде и не на чем. «И так уже сидите», – шутит дневальный. Можно сидеть на корточках. В другой колонии, где я попаду в похожие условия, сидеть на корточках категорически запрещалось, так как там это считалось обычаем преступного мира и воровской традицией.

Под палящими лучами солнца пот быстро высыхает, образуя на черной робе белые соляные разводы. Грязных и дурно пахнущих, но в полном соответствии с распорядком, нас раз в неделю водят в душ. Мне вспоминаются слова из очевидно не читанного ими Уголовно-исполнительного кодекса, где черным по белому написано: «Осужденные обязаны соблюдать санитарно-гигиенические нормы и правила, принятые в обществе».

«Может, не читали, а может, в их обществе так принято», – философски рассуждаю я.

На душ отводится тридцать минут. Одна лейка на пять-шесть человек. Надо успеть помыться и постирать свои вещи. Многие заходят под душ в одежде и натирают себя мылом, делая два дела одновременно. «Стираные» вещи оставляют в специальной сушилке, откуда дневальный их забирает и складывает в один мешок. Плохо простиранные, порой только намоченные, перемешанные вещи вываливаются на парты, стоящие в помещении воспитательной работы. Мы долго отыскиваем свою одежду в этой куче, перебирая чужое белье. Я начал приспосабливаться к местным условиям жизни. Уже после следующей стирки я связываю вместе носки, трусы, привязываю к ним майку и быстро нахожу свою «змею»…

Ночью спать невозможно, и в отряде стоит страшный смрад. Мы ждем, когда спадет жара. Ты всегда чувствуешь дискомфорт. Хорошо не бывает никогда. Либо жарко, либо холодно. Не хватает сна, еды, покоя, уюта…

* * *

Каждое утро начинается с зарядки. Едва успев открыть глаза, мы несемся на улицу. Зарядку делает вся зона. Осужденные выходят из своих бараков в локальные сектора и под музыку делают упражнения. «Махи руками, – доносится из динамика. – Раз-два, три-четыре. Достаточно. Переходим к приседаниям…» Зарядка сопровождается классической музыкой. Мы делаем зарядку по нескольку раз, пока не добиваемся абсолютной синхронности движений. Специально для карантина запись повторяют несколько раз. После зарядки – заправка постелей и водные процедуры. Нужно успеть почистить зубы и намочить лицо. Выходим во дворик, ждем. Слышен синхронный топот ног и голос: «Стой, раз-два». За нами пришли. Осужденные из нижнего карантина ждут, пока мы вольемся в их ряды. Мы строимся и начинаем марш. Я успеваю спросить соседа по шеренге: «Как там, на нижнем карантине?»

«Полегче», – отвечает он.

«Шагом марш!» – рычит Виталий, и строй начинает движение. Нас учат здороваться с администраций. На приветствие сотрудника колонии надо бодро и громко отвечать. «Здравствуйте, граждане осужденные!» – орет наш мучитель.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Образы Италии
Образы Италии

Павел Павлович Муратов (1881 – 1950) – писатель, историк, хранитель отдела изящных искусств и классических древностей Румянцевского музея, тонкий знаток европейской культуры. Над книгой «Образы Италии» писатель работал много лет, вплоть до 1924 года, когда в Берлине была опубликована окончательная редакция. С тех пор все новые поколения читателей открывают для себя муратовскую Италию: "не театр трагический или сентиментальный, не книга воспоминаний, не источник экзотических ощущений, но родной дом нашей души". Изобразительный ряд в настоящем издании составляют произведения петербургского художника Нади Кузнецовой, работающей на стыке двух техник – фотографии и графики. В нее работах замечательно переданы тот особый свет, «итальянская пыль», которой по сей день напоен воздух страны, которая была для Павла Муратова духовной родиной.

Павел Павлович Муратов

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / История / Историческая проза / Прочее
Достоевский
Достоевский

"Достоевский таков, какова Россия, со всей ее тьмой и светом. И он - самый большой вклад России в духовную жизнь всего мира". Это слова Н.Бердяева, но с ними согласны и другие исследователи творчества великого писателя, открывшего в душе человека такие бездны добра и зла, каких не могла представить себе вся предшествующая мировая литература. В великих произведениях Достоевского в полной мере отражается его судьба - таинственная смерть отца, годы бедности и духовных исканий, каторга и солдатчина за участие в революционном кружке, трудное восхождение к славе, сделавшей его - как при жизни, так и посмертно - объектом, как восторженных похвал, так и ожесточенных нападок. Подробности жизни писателя, вплоть до самых неизвестных и "неудобных", в полной мере отражены в его новой биографии, принадлежащей перу Людмилы Сараскиной - известного историка литературы, автора пятнадцати книг, посвященных Достоевскому и его современникам.

Альфред Адлер , Леонид Петрович Гроссман , Людмила Ивановна Сараскина , Юлий Исаевич Айхенвальд , Юрий Иванович Селезнёв , Юрий Михайлович Агеев

Биографии и Мемуары / Критика / Литературоведение / Психология и психотерапия / Проза / Документальное
Рахманинов
Рахманинов

Книга о выдающемся музыканте XX века, чьё уникальное творчество (великий композитор, блестящий пианист, вдумчивый дирижёр,) давно покорило материки и народы, а громкая слава и популярность исполнительства могут соперничать лишь с мировой славой П. И. Чайковского. «Странствующий музыкант» — так с юности повторял Сергей Рахманинов. Бесприютное детство, неустроенная жизнь, скитания из дома в дом: Зверев, Сатины, временное пристанище у друзей, комнаты внаём… Те же скитания и внутри личной жизни. На чужбине он как будто напророчил сам себе знакомое поприще — стал скитальцем, странствующим музыкантом, который принёс с собой русский мелос и русскую душу, без которых не мог сочинять. Судьба отечества не могла не задевать его «заграничной жизни». Помощь русским по всему миру, посылки нуждающимся, пожертвования на оборону и Красную армию — всех благодеяний музыканта не перечислить. Но главное — музыка Рахманинова поддерживала людские души. Соединяя их в годины беды и победы, автор книги сумел ёмко и выразительно воссоздать образ музыканта и Человека с большой буквы.знак информационной продукции 16 +

Сергей Романович Федякин

Биографии и Мемуары / Музыка / Прочее / Документальное