Читаем Заложник. История менеджера ЮКОСа полностью

Подходит к концу очередной день, после ужина я гуляю во дворике карантина. Это самое приятное время. В ожидании команды «готовиться к отбою» я вспоминаю события последних дней. Рядом гуляет зэк лет пятидесяти. Он с сожалением говорит мне, что сидит третий раз за одно и то же.

«Это как же такое возможно?» – недоумеваю я.

«А вот так!» – говорит он и рассказывает свою печальную историю. В их деревне имеется один-единственный магазин, который Николай честно ограбил в первый раз. Местному участковому не составляет особого труда отыскать в маленьком поселке грабителя. Николай получает первый срок. Освободился, напился и… опять в этот злосчастный магазин. И опять срок. Проходит три года. Николай возвращается в родную деревню. Хозяин магазина гостеприимно встречает Колю и щедро его угощает. Со словами «только не грабь, Коля, магазин, я тебе и так всего дам» он снабжает его водкой, колбасой и другими яствами. Довольный Коля уходит пировать. Через некоторое время во время трапезы его неожиданно осеняет: «А ведь жизнь-то сломана и загублена из-за этого проклятого магазина». Он, недолго думая, хватает нож и бегом в магазин…

Рядом с нами стоит молодой парень, в задумчивости смотрит на небо и неожиданно обращается ко мне со словами: «А что такое звезды? Камни или костры какие?» – продолжает он.

Я застыл, мне не хочется смеяться, становится очень грустно. «Боже, куда я попал?» – думаю я и смотрю в звездное небо. Это был мой последний вечер в адаптационном отряде.

Глава 23

Доблестный третий отряд

На следующий день после маршировки я с радостью слышу свою фамилию среди тех счастливчиков, которых вызывают на распределение в штаб. В огромном кабинете замполита за столами сидят люди в форме – члены комиссии. Здесь собралась местная элита: хозяин (начальник колонии), оперативники, режимники, начальник производства. Напротив, на скамеечках, рассаживаемся мы, осужденные. Надо встать, представиться, назвать свою профессию. Первым идет Сережа К., осужденный за убийство. Он бодро представляется и называет свою профессию: «Боец рогатого скота». Он не шутит. Все так и есть. Сергей работал на скотобойне. Выпил и убил человека. Ну увлекся, перепутал спьяну… Его не могут трудоустроить по специальности и распределяют в первый отряд разнорабочим. Наступает мой черед. На столе я вижу свое потрепанное личное дело в трех томах. Из-за своих размеров оно сразу бросается в глаза. Хозяин задумчиво листает страницы и смотрит на меня. Представившись, я называю экзотическую для здешних мест профессию – экономист.

«Ну… – мычит он, – мы можем предложить вам швейное производство, третий отряд».

Не имея особого выбора между маршировками и швейным производством, я радостно соглашаюсь на последнее и возвращаюсь в карантин за вещами. Быстро собрав вещи и свернув матрас, я переезжаю. Идти недалеко, метров сто пятьдесят вверх по аллее. Я иду по досконально изученной мною за месяцы маршировок дороге – здесь мне знакома каждая выщерблинка, каждая ямка. Назар провожает меня в последний раз. Мы подходим к локальному сектору третьего отряда, где гуляют зэки. Дворик выглядит как после бомбежки, повсюду ямы и выбоины. Торчат куски асфальта и бетона, положенного еще пленными немцами. В отдалении я вижу турник, брусья, скамейку. Из будки секторов выходит дежурный прапорщик и открывает локалку. Я попадаю в третий отряд. Меня встречает Зуй. Он помогает занести вещи в барак.

Огромное помещение, вмещающее более ста человек, плотно заставлено двухъярусными кроватями. Завхоз Коля Фомин, или Фома, бывший блатной. Разрисованный с ног до головы, с руками, закаченными вазелином (некоторые зэки в кулаки вкачивают вазелин, что приводит к их чрезмерному увеличению и снижению болевого порога при ударе), он здесь рулит всеми процессами. Хорошую шконку надо заслужить или купить… Меня кладут на второй ярус, около входной двери, на самый сквозняк. Подо мной располагается добродушный толстый таджик, получивший свой срок за торговлю наркотиками. Я буду часто просыпаться по ночам от его движений. Всякий раз, когда он шевелится во сне или переворачивается, моя шконка ходит ходуном и раскачивается из стороны в сторону, как палуба корабля во время шторма. Иногда я еле успеваю схватиться руками за поручни, чтобы не свалиться за борт во время наката очередной волны. Порывы ветра, гуляющего в бараке, довершают сходство с природной стихией.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Образы Италии
Образы Италии

Павел Павлович Муратов (1881 – 1950) – писатель, историк, хранитель отдела изящных искусств и классических древностей Румянцевского музея, тонкий знаток европейской культуры. Над книгой «Образы Италии» писатель работал много лет, вплоть до 1924 года, когда в Берлине была опубликована окончательная редакция. С тех пор все новые поколения читателей открывают для себя муратовскую Италию: "не театр трагический или сентиментальный, не книга воспоминаний, не источник экзотических ощущений, но родной дом нашей души". Изобразительный ряд в настоящем издании составляют произведения петербургского художника Нади Кузнецовой, работающей на стыке двух техник – фотографии и графики. В нее работах замечательно переданы тот особый свет, «итальянская пыль», которой по сей день напоен воздух страны, которая была для Павла Муратова духовной родиной.

Павел Павлович Муратов

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / История / Историческая проза / Прочее
Достоевский
Достоевский

"Достоевский таков, какова Россия, со всей ее тьмой и светом. И он - самый большой вклад России в духовную жизнь всего мира". Это слова Н.Бердяева, но с ними согласны и другие исследователи творчества великого писателя, открывшего в душе человека такие бездны добра и зла, каких не могла представить себе вся предшествующая мировая литература. В великих произведениях Достоевского в полной мере отражается его судьба - таинственная смерть отца, годы бедности и духовных исканий, каторга и солдатчина за участие в революционном кружке, трудное восхождение к славе, сделавшей его - как при жизни, так и посмертно - объектом, как восторженных похвал, так и ожесточенных нападок. Подробности жизни писателя, вплоть до самых неизвестных и "неудобных", в полной мере отражены в его новой биографии, принадлежащей перу Людмилы Сараскиной - известного историка литературы, автора пятнадцати книг, посвященных Достоевскому и его современникам.

Альфред Адлер , Леонид Петрович Гроссман , Людмила Ивановна Сараскина , Юлий Исаевич Айхенвальд , Юрий Иванович Селезнёв , Юрий Михайлович Агеев

Биографии и Мемуары / Критика / Литературоведение / Психология и психотерапия / Проза / Документальное
Рахманинов
Рахманинов

Книга о выдающемся музыканте XX века, чьё уникальное творчество (великий композитор, блестящий пианист, вдумчивый дирижёр,) давно покорило материки и народы, а громкая слава и популярность исполнительства могут соперничать лишь с мировой славой П. И. Чайковского. «Странствующий музыкант» — так с юности повторял Сергей Рахманинов. Бесприютное детство, неустроенная жизнь, скитания из дома в дом: Зверев, Сатины, временное пристанище у друзей, комнаты внаём… Те же скитания и внутри личной жизни. На чужбине он как будто напророчил сам себе знакомое поприще — стал скитальцем, странствующим музыкантом, который принёс с собой русский мелос и русскую душу, без которых не мог сочинять. Судьба отечества не могла не задевать его «заграничной жизни». Помощь русским по всему миру, посылки нуждающимся, пожертвования на оборону и Красную армию — всех благодеяний музыканта не перечислить. Но главное — музыка Рахманинова поддерживала людские души. Соединяя их в годины беды и победы, автор книги сумел ёмко и выразительно воссоздать образ музыканта и Человека с большой буквы.знак информационной продукции 16 +

Сергей Романович Федякин

Биографии и Мемуары / Музыка / Прочее / Документальное