Заложник времени. Заметки. Размышления. Свидетельства

Признаюсь, немалый вклад в разрушение старых отношений и авторитетов внесли мои собратья по профессии, журналисты, и, может быть, оттого как позднее признание от многих звучит замечание Л. Радзиховского во «Взгляде» № 7 (февраль 1992 года) в его публикации о Н. И. Рыжкове. «Вот такой человек, – пишет он в заключение, – был у нас премьером – ранимый и упрямый, видящий чужие ошибки, но бессильный распутать свои. Он показался мне человечным, и, вспоминая статьи о нем (в том числе и свои), я лишний раз подумал – как мы не умеем щадить друг друга».

В отличие от журналиста, знающего собеседника мимолетно, я знаком с Н. И. Рыжковым уже не одно десятилетие, и хотя это знание не личностное, а больше официальное и профессиональное, оно позволяет мне судить о нем, иметь свое представление.

Человек он, в моем представлении, не по-современному честный, искренний в делах и отношениях с людьми. Может, это прозвучит и странно, но, думаю, в чем-то его личные качества и вся психология не были рассчитаны на исполнение суровой и неблагодарной должности главы правительства в такое трудное для Отечества время. Сегодня мы безжалостны, ожесточены от наших политических и социальных потрясений, неудач и невзгод, а потому не можем справедливо оценить достоинства и недостатки этого человека. К тому же за многие годы сурового бытия всех нас приучили к одномерным оценкам, решениям, приговорам – чернить, судить и казнить. Только этим я объясняю тот известный факт, когда искренний, человечный, от сердца порыв, признак естественного горя со слезами на глазах, был безжалостно воспринят лишь как проявление слабости и порока, а между тем это было просто здоровое и честное проявление человеческого страдания за судьбу своей страны и своего дела. И был он несомненным признаком чести, а не бесчестия. Со стыдом вспоминаю, сколько иронии, оскорбительной насмешки и даже злобы со стороны журналистов и особенно политиканствующих временщиков-разрушителей вызвал этот искренний человеческий порыв Н. И. Рыжкова. Чем-то это напоминало избиение человека, склонившегося от горя за свой дом и своих близких. А ведь перед этим прошло немногим более двух месяцев, когда все видели, как этот человек близко к сердцу принял трагедию в Армении, как постарел он за те недели, что был на месте страшного землетрясения, пытаясь облегчить горе своих соотечественников. Н. И. Рыжкова можно было с большим основанием обвинить в недостатке, чем в излишке честолюбия, ибо, по моему мнению, именно это обстоятельство мешало ему больше всего на тех поворотах, когда следовало проявить характер и не уступить.

Многое из того, что можно с известным основанием отнести к недостаткам Н. И. Рыжкова, не производное его личных качеств, характера, воли, а во многом естественное порождение времени, в котором он сформировался и как человек, и как государственный деятель, и в особенности тех реальных условий деятельности Председателя Совета Министров, в которых он работал. Его деятельность последних лет и решения, им принимаемые, во многом проходили под влиянием двух объективных и все более противоречивых факторов, между которыми, как между жерновами, он находился и которым не смог противостоять. Одним из них было Политбюро ЦК КПСС, членом которого, и не самым влиятельным, он был. И второй фактор – Верховный Совет СССР, где необычайно властолюбивые левые и правые, порождение детской стадии отечественной демократии, проходили первые уроки своего всевластия и не могли отказать себе в удовольствии, чтобы поупражняться на бессилии и бесправии первого из подчиненных им глав исполнительной власти. На всю жизнь мне запомнилось, как представители так называемой исполнительной власти во главе с Н. И. Рыжковым месяцами пребывали в состоянии дворовых лакеев, приглашенных предстать перед ликом законодательной власти. Не только я, но всякий не утративший здравый смысл человек мог воочию наблюдать (телевидение предоставило эту возможность), насколько преобладала в этих демократических ритуалах видимая театральность парламентского спектакля и сколь многообразно было нравственное унижение людей, волею судьбы оказавшихся рекомендованными в состав правительства.