Заложники любви

   —  Слишком далеко от завода и очень плохо ходит транспорт. Бабка все советует мне купить лисапед, так велосипед называет. Но я не умею на нем ездить, а потом у бабки много своих заморочек. Надо печку топить, воду носить, никаких удобств нет. Все в лопухах за домом. Я, честно говоря, возвращаюсь с работы, мне ни до чего. Сбегаю в столовую, в душ, немного поболтаем с девчонками и спать. Какой там дом? Не до жиру! — отмахнулась Ритка.

  —   А ты помогаешь бабке?

   —  Чем? Она мне привозит все: ягоду и зелень, молодую картошку и яблоки, сливы и груши. Даже морковку со свеклой привозит. Когда деньги предлагаю, обижается. Мне пытается сунуть из своих, на мороженое.

  —   Хорошая у тебя бабка!

  —   Не жалуюсь.

   —  А родители твои где?

  —   Лесниками они были. А тут пожар случился. Вплотную к зимовью подошел. Так и не сумели спастись. Оба сгорели насмерть. Много людей в том огне погибли. До поздней осени огонь полыхал. Я в школе училась, жила в интернате, потому уцелела, что не оказалась в лесу,— почувствовала, как сжал ее руку парень.

   —  На мое счастье жива! — сказал тихо и поцеловал Ритку.

   —  А можно еще? — попросила несмело...

   Сашка вернулся в комнату, пьяный от счастья. Ритка призналась, что любит его.

   Парень только коснулся головою подушки, услышал звонок своего телефона, растерялся. Звонила Ася:

  —   Ты еще не спишь? Я тоже! Хочешь, порадую? Я беременна от тебя. Скоро в декретный отпуск. Готовься стать отцом!

   —  Ася! Ты опоздала! Я не вернусь к тебе никогда!

   —  Вот как? Значит, мама была права во всем. Но от отцовства тебе не открутиться, слышишь, козел? Ты слишком упрям и нетерпелив! Я накажу тебя! — зазвенел натянутой струною голос.

   —  Глупая! Насильно не привяжешь! Я отгорел к тебе! — услышал, что баба выключила телефон.

   Сашка рассказал об этом разговоре Рите. Девчонка поскучнела:

   —  Знаешь, тебе нужно вернуться в семью. Это однозначно. Ребенок не должен расти сиротой.

   —  Это исключено. Я не бросил себя так низко, чтобы жить на положении дворового пса, какого могут принять или прогнать с коврика у двери. Если со мною не посчитались в самом начале, дальше будет только хуже. К чему обманывать самого себя. Ребенок не будет считаться с отцом, какого в семье не признают человеком. Не хочу жить из милости. Это унизительно.

   —  Решать тебе! Но мне кажется, твоя жена многое обдумала и изменится по отношению к тебе.

   —  Я ей уже не поверю. Они сказали все, и это не вырвать из памяти.

   —  Ты все же обдумай, не спеши рвать отношения с семьей. Оставь возможность для будущего общения с ребенком. Он ни при чем,— советовала Рита.

   —  Почему я должен думать о них? Они не поинтересовались, где и как устроился я. Их мои проблемы не тревожили. Выкинули из дома, как собаку, и забыли. Я тоже не хочу о них вспоминать. Я ушел, как они того хотели. И не считаю себя игрушкой, какую можно сегодня выкинуть, а завтра снова принести в дом,— говорил Сашка хмуро.

   Рита поняла, что человек не вернется в семью. Слишком глубоко засела обида, и время для примирения было упущено. Сашка успел отвыкнуть от семьи, в какой прожил совсем недолго. Он уже ни раз видел Асю на территории завода. Ни разу не попытался подойти, поговорить с нею. И через два месяца жизни в общежитии подал заявление на развод. Но в суде отказались развести, дали время на обдумывание и примирение. Ведь скоро должен родиться ребенок. Человек его уже не ждал и не радовался.

   А сын родился в глухую, холодную ночь. И акушерка по просьбе Аси позвонила Сашке и поздравила с появлением сына.

   —  Вот тут ваша жена спрашивает, как назвать ребенка? Какое имя дадите сыну?

   —  Мне все равно! Пусть назовет, как хочет,— ответил равнодушно.

   —  Сына назвала Артемом! Нас скоро выпишут. Ты приедешь глянуть на ребенка? — спросила жена.

   —  Зачем? Ну, родила и ладно! А мне к чему у вас появляться? Вы прогнали взашей! К чему клеить осколки? Да и простить не смогу. Не потерял в себе мужика и человека!

   —  Да ты никогда таким не был! — услышал в ответ.

   Вскоре Сашка получил исполнительный лист, по какому с него стали брать алименты на сына.

   —  Ну и черт с вами,— решил человек и смирился со случившимся, как с неизбежностью. В общаге он далеко не единственный платил алименты. У иных мужиков в семьях остались по двое, трое детей. Но люди не собирались возвращаться в семью из-за корявых жен, невыносимой, гнусной родни. И хотя находили возможность общаться с детьми, старались увидеться в детсаде, в школе, во дворе, но никогда не заходили в дом.

   Сашка и вовсе не искал встречи с сыном. Он охладел к бывшей жене, считал ее глупой, недоразвитой  дебилкой и, встретившись случайно, отворачивался, как от прокаженной.

   Сашка уже много лет дружил с Левой. Тот был тихим, спокойным парнем. Вся его семья уже давно уехала в Израиль и звала Леву. Тот все не решался начинать жизнь сначала. А здесь вдруг предложил:

   —  Сань! Бери мою квартиру! Дорого не возьму. Но вдруг у меня не получится, не приживусь там, ты же примешь на первое время?

   —  Разумеется!—ответил Сашка, на том и порешили. Сашка сам себе не верил в удачу. Столько лет мечтал, а тут, подарок с неба.