Заложники на Дубровке, или Секретные операции западных спецслужб

Заволновались и террористы в зале. «Сначала на бельэтаже послышались громкие голоса, — вспоминал один из заложников, — потом раздались несколько выстрелов. Черные засуетились, загыкали что-то по-своему. Заложники тоже заволновались… Потом в проходе показалась группа черных. По интонациям и жестам я понял, что они в чем-то упрекают одного из своих, а тот оправдывается. Одна из баб-смертниц так даже в ярости плюнула в того, который оправдывался».[230]

«Вне зала раздались выстрелы, тут же все боевики высыпали на сцену, и зашедшийся сначала в чеченской скороговорке Бараев, перейдя на русский зык, заорал, что снайпер подстрелил одного боевика», — рассказывала Татьяна Попова.[231] Зал замер в ужасе — ведь террористы обещали убивать по десять заложников за одного своего. Бараев явно был вне себя; маска доброжелательности и корректности вдруг в одно мгновение исчезла с его лица.

Однако ранен боевик оказался вовсе не снайпером; когда террористы стреляли по бежавшим заложницам, одна из пуль, срикошетив, попала ему в ногу. Доктор Рошаль прооперировал раненого; это несколько успокоило террористов — по крайней мере, в причастности к побегу профессора они уже не обвиняли и даже позволили помочь заложникам. В медицинской помощи нуждались почти все заложники, но двое были в особенно критическом состоянии: у одного обострилась язва желудка, у другого — перитонит. Из детей трое нуждались в госпитализации: два мальчика и девочка. У девочки была эпилепсия, и приступ мог случиться в любую минуту; у одного мальчика тяжелый бронхит, а у другого — пневмония. «Я нашел среди заложников коллегу-врача, — рассказывал впоследствии Рошаль, — это очень толковый мальчик из поликлиники. Я передал ему медикаменты и рекомендации по лечению больных…»[232] Много сделать, конечно, было нельзя.

Потом обоих докторов усадили в зале. «Мы с иорданцем сели вместе со всеми и сидели четыре часа, — рассказывал Рошаль. — Мы не знали, что с нами будет. Просто сидели вместе со всеми».[233] Почему-то больше всего в эти часы Леонид Михайлович волновался о том, успеет ли он со своим списком необходимых заложникам медикаментов до закрытия аптек.

* * *

В Кремле глава президентской администрации Александр Волошин внимательно слушал побывавших в здании депутатов. «Он поблагодарил меня за информацию, — рассказывала Ирина Хакамада, — потому что в ней действительно нуждаются. Я почувствовала, что в Кремле на самом деле заинтересованы в том, чтобы информация к ним шла из самых различных каналов, они хотели иметь объективную картину».[234] В Кремле шел мучительный поиск оптимального решения — и всем так хотелось надеяться, что можно обойтись без штурма.

Тем временем в оперативном штабе отметили активизацию деятельности террористов в информационной сфере. Совершенно явно те обостряли ситуацию, нагнетали панику в обществе.

На радиостанцию «Эхо Москвы» позвонил один из террористов. В прямом эфире он подтвердил, что «если у Кадырова хватит мужества зайти в этот зал, то человек пятьдесят можно освободить. Хотя он не стоит и человеческого пальца». Требования террористов — немедленное прекращение военных действий в Чечне, начало переговоров и вывод российских войск. Неделя — вполне достаточный для этого срок. Переговоры должны вестись только с президентом Асланом Масхадовым, сказал террорист, а что же касается заложников, то «не надо все сводить к заложникам в зале. Заложники еще находятся на территории Чечни, но о них никто не думает… Пусть Путин сам думает, как ему выводить войска из Чечни. Сколько успеет вывести, сколько не успеет — там видно будет».[235]

Через некоторое время на радиостанцию позвонила одна из заложниц. Сообщив о том, что террористы ожидают от правительства России официального заявления о готовности вести переговоры и начале вывода хотя бы какого-нибудь войскового подразделения из Чечни, она добавила, что «речь идет о минутах ожидания».[236] По своему обыкновению, «Эхо Москвы» передало эти слова в прямом эфире, что лишь способствовало нагнетанию ситуации.

Это сообщение тут же было подхвачено всеми информационными агентствами; многократно повторяясь, для слушавших радио и смотревших телевизоры людей, она становилось почти невыносимой: «Речь идет о минутах…»

В ответ Министерство печати напомнило СМИ о необходимости соблюдения законов:

«Недопустимым является предоставление некоторыми средствами массовой информации, включая радиостанцию „Эхо Москвы“, эфира членам террористических групп».[237]

Однако действенность этого предупреждения оставалась сомнительной: СМИ продолжали нагнетать панику у населения, и массовость происходящего не позволяла властям принять жесткие меры.