Заложники на Дубровке, или Секретные операции западных спецслужб

Абу-Бакар ответил крепкой домашней заготовкой: «Да, Масхадов наш президент, но мы воюем сами по себе». Это было именно то, что ждала услышать журналистка «Новой газеты», постоянно призывавшая российские власти к диалогу с Масхадовым: ведь если Масхадов ни при чем, то такой диалог возможен и, более того, жизненно необходим. И вот чтобы Политковская утвердилась в этом, Абу-Бакар сказал много сильных фраз о том, что они готовы умереть.

«Собственно, я и не сомневалась, что тут обреченные и готовые умереть, унося с собой столько жизней, сколько сами и захотят», — вспоминала потом Политковская; она окончательно уверилась в том, что перед ней — неконтролируемые Масхадовым радикалы. Чего, собственно, и хотел достичь Абу-Бакар.

После некоторой паузы Политковская спросила:

— Можно поговорить с заложниками?

— Нельзя. Нет, — ответил Абу-Бакар, но через некоторое время кивнул террористу, сидящему за спиной Политковской: — Приведи, ладно.

Первая приведенная девушка-заложница, однако, от страха и от голода ничего внятного сказать не смогла; пошли за другой. «Пока „брат“ ходит в зал и обратно, Бакар объясняет, какие они тут благородные, — вспоминала журналистка. — Мол, вот, сколько тут красивых девушек в их власти, но только желания у них нет, все силы отданы борьбе с освобождение своей земли». Тут в своей пропаганде «политрук» террористов перегнул палку: Политковская, естественно, таким благородством вовсе не восхитилась, а про себя подумала с возмущением: «Я так понимаю его слова, что я еще и должна быть ему благодарна, что Машу они не изнасиловали!»

Из зала привели новую заложницу, как отметила журналистка, «в стадии крайнего нервного истощения».

— Я — Анна Андриянова, корреспондент «Московской правды». Вы там поймите: мы уже приготовились умирать. Мы — новый «Курск». Если хотите спасти нас, выходите на улицы. Если пол-Москвы Путина попросит, мы выживем. Нам тут ясно: если мы сегодня здесь умрем, завтра в Чечне начнется новая мясорубка, и это опять придет сюда, к новым жертвам.

Политковская внимательно слушала; Абу-Бакар для виду демонстрировал недовольство столь долгой речью, но на самом деле был полностью удовлетворен: длительная психологическая обработка заложников давала по-настоящему хорошие плоды. Он был удовлетворен настолько, что напоследок даже разрешил Политковской принести для заложников не только воду, но и соки.

— А может, еды? — почувствовав слабину, попыталась ей воспользоваться журналистка. — Хотя бы детям.

Но Абу-Бакар, как всегда, жестко контролировал ход разговора:

— Нет. Наши голодают, вот пусть и ваши будут голодать.[303]

…Ожидавшие у оцепления люди видели, как первым из здания вышел удрученный доктор Рошаль.

— Там у одного мужчины все симптомы острого живота, срочно нужна операция, а боевики его не отпускают, — сказал Леонид Михайлович. — Придется брать походный набор инструментов и оперировать там. Еду они не берут по-прежнему. А люди уже голодают.

Политковская вышла чуть позже и была удручена не меньше.

— Они не отдали мне никого, — сказала она. — Я разговаривала с заложниками. Они очень подавлены и между собой уже считают себя мертвыми. Они разрешили только напоить людей соком и водой. Дали на это всего пятнадцать минут. Если мы хотим успеть — давайте скинемся.[304]

Разрешение принести заложникам воду и соки были столь неожиданным, что оперативный штаб оказался к нему не готов: соки должны были подвести только через некоторое время, а терять драгоценных минут было нельзя.

Журналисты, эмчээсовцы, военные скидывались, бежали в ближайший магазин за соком, военные подносили упаковки с водой, а в голове Политковской стучало: «Скорее! Скорее! Пока „те“ не запретили! Пока „те“ позволили! Скорее!».

Наконец, Политковская, ее коллега по газете Роман Шлейнов и сотрудники Красного Креста, нагруженные коробками, направились к театральному центру. Все происходило так быстро, что из оперативного штаба не успел поступить приказ пропустить их.

«От стены ближайшего дома отделился человек в черной экипировке с винтовкой, — рассказывал Роман Шлейнов.

— Кто вы и куда направляетесь?

Мы в нерешительности оглянулись на офицера в штатском, который нас сопровождал.

— Все согласовано, пусть идут.

— Нет, я не получал от начальства подтверждения, — настаивал человек с винтовкой.

— Да я же из „Альфы“, все решено, — недоумевал наш провожатый».[305]

Наконец недоразумение было улажено.