Заложники Рока

— Так мы договорились? — подвел итог Князь Лесов, немного удивившись тому, как быстро добился желаемого. Причем совершенно не прибегая к магии Венца, но полагаясь только на собственный ум. Слухи об упрямстве и несговорчивости Аквилонца все-таки сильно преувеличены. Он такой же человек, как его сородичи, и точно также беспокоится за судьбу своего ребенка, хотя и умудряется это скрывать. Что ж, любая дорога начинается с первого шага, и немыслимый прежде союз Короны Льва и Забытых Холмов имеет все шансы появиться на свет. Может быть, это даже пойдет Рабирам на пользу. Осталось только, чтобы человеческий правитель сам произнес свой приговор.

— Может быть, — медленно и явно сделав над собой нешуточное усилие, процедил Конан. — А может, и нет. Я подписал бы договор о протекции с Драго, причем сделал бы это безо всякого принуждения. Но когда такой гнус, как ты, проявляет такую настойчивость, я должен подумать, даже несмотря на предъявленные весомые аргументы… По правде, с куда большей охотой я увенчал бы тебя не короной, а петлей… Сколько времени у меня есть на раздумья?

— У тебя его нет. Вообще, — отчеканил Блейри. — С каждым днем я теряю кусок своей земли. Я слышу каждый шаг захватчиков на этой земле, и от этого… Словом, сейчас принесут пергамент, перо и…

К удивлению варвара, гуль вдруг потерял всякий интерес к разговору, настороженно прислушиваясь к неким шорохам, неразличимым простым ухом. Его пальцы стиснули край мраморного алтаря с такой силой, что Аквилонец уже приготовился увидеть разбегающиеся по светлому камню трещины. Внезапно да Греттайро кинулся к двери, с яростью замолотив по створкам. Снаружи завозились, поспешно вытаскивая засов, и внутрь сунулась чья-то темноволосая голова.

— Хеллид, быстро гони своих лазутчиков на берег и к дому Одноглазого, — распорядился Князь. — И поднимай всех остальных — у нас посетители, с которыми я желаю повидаться. Да шевелись же! — раздраженно прикрикнул он на оторопевшего помощника, не видевшего никаких причин для беспокойства. Школа дремала, скрытая предутренними сумерками, в которых нерешительно пересвистывались ранние птицы. Впрочем, Хеллид накрепко усвоил, к чему могут привести расспросы и возражения, и задержался только для того, чтобы уточнить — его подчиненные по-прежнему должны охранять часовню или присоединиться к ловле неведомых злоумышленников?

— Пусть отправляются с тобой, — отмахнулся Князь и повернулся к озадаченному столь внезапной переменой Конану, снисходительно пояснив:

— Кое-кому не дает покоя совесть. Не ожидал от него, но если так… Да Кадена вернулся, и теперь он мой.

— Он останется в живых, как и все прочие заложники, — быстро сказал Конан. — Таково мое условие: никто не должен умереть. Или пускай Рабиры горят синим пламенем.

— Хорошо, — с неожиданной легкостью согласился гуль. — Подожди здесь, я не задержусь надолго…

— Нет! Я иду с тобой, — варвар, помрачнев, выбрался из-за стола-алтаря. — К тому, кто удерживает в заложниках моего сына, у меня доверия нет. Я должен убедиться лично, что никому из моих спутников не причинили вреда, и увидеть своими глазами целого и невредимого Коннахара — только тогда ты можешь надеяться на продолжение нашего разговора, понял?

— Н-ну… хорошо, — на сей раз согласие далось Блейри не без труда. — Но помни — все осталось по-прежнему. Думай, прежде чем совершить даже самое малейшее движение, ибо от него зависит участь твоего отпрыска и твоих людей, и не пытайся геройствовать понапрасну — мои лесные стрелки не промахиваются… Хеллид, почему ты еще здесь? Если они улизнут, ты мне за это головой ответишь. Бегом, я сказал!

Странно выглядела эта группа, быстро идущая через просыпающийся лес: полудюжина рабирийцев и единственный человек, возвышающийся над ними на добрую голову. Дверь капища осталась стоять распахнутой, и из-за причудливой игры теней казалось, будто изображения на стенах движутся, беседуя друг с другом и перемещаясь с места на место.

Часть 4 Противостояние

Глава первая Смятение

15 день Второй Летней луны. Около третьего ночного колокола.

Как непреложно выяснилось, пятнадцать лет относительного спокойствия изрядно притупили прирожденную способность Рейенира Морадо да Кадены к тому, что в простоте людского языка могло бы называться «чувством леса». Впрочем, неуклюжая человеческая речь отражает лишь то, что лежит на самой поверхности, не заглядывая притом в глубину. Следопыт-человек из самых лучших, полжизни проведший под зелеными сводами, научился бы безошибочно читать следы, растворяться бесследно в любом подлеске, выходить к жилью из самой непролазной чащи, в трудностях и борьбе выживать месяцами там, где иной сгинул бы за четверть колокола — и все же лес остался бы для него враждебной силой, знакомой насквозь, но не ставшей от этого менее опасной.