Заложники Рока

— Сперва я бы попытался столковаться с посланцами Чабелы, — мрачно бросил Конан уже без всякого притворства. — Для начала — с теми, кто командует вошедшей сюда армией. Наполнил бы леса лазутчиками, дабы узнать, каковы намерения зингарцев, сколько их, кто их ведет, насколько они уверены в собственных силах. А еще я бы из кожи вон лез, дабы убедить Золотую Башню, будто я гораздо сильнее и опаснее, чем кажусь на первый взгляд. Мол, у меня припрятано такое, против чего все силы людей окажутся бесполезны.

Вполуха прислушиваясь к рассуждениям монарха Трона Льва, Блейри попытался совершить то, чему обучился при помощи Венца: представил истекающий из сапфира тонкий луч, тянущийся к разуму собеседника. Этот луч мог быть яростным, как половодная река, мгновенно сметающая любые преграды, но мог превращаться в тончайшую паутину, украдкой опутывающую мысли личности, заинтересовавшей Князя. Гуль не торопился: затеянная игра обещала быть захватывающе интересной. Было бы досадно испортить ее в самом начале. Вот синий свет, как всегда происходило, словно бы уперся в каменную стену, просочился насквозь и рассеялся над… пожалуй, над водной гладью, исчерченной мелкими волнами. Ничего похожего Блейри раньше не встречал: покоренные им души чаще имели образы трепещущих огоньков, иногда — деревьев или животных. Водный простор завораживал, однако под его обманчивым спокойствием, на самой глубине, ощущалось присутствие чего-то могущественного, дремлющего, но способного в любой миг проснуться и объявиться на поверхности. Да Греттайро вдруг обнаружил, что вовсе не горит желанием познакомиться поближе с этой загадочной тварью. Хотя чувство страха в его душе умерло, инстинкт самосохранения подсказывал: без необходимости с этим лучше не тягаться.

Интересно, выскочила откуда-то непрошеная мысль, а как выглядит разум Хасти?

Усилием воли Блейри заставил себя восстановить утраченную на мгновение нить разговора. Что ж, раз Аквилонца защищает нечто непонятное, он не станет прибегать к магии Венца… пока. Для начала будет довольно простого поединка слов и сообразительности.

— Не подходит, — бросил он в ответ на рассуждения Конана. — К какому средству могут прибегнуть Рабиры, дабы устрашить людей? Скажи, что в этом мире способно всерьез испугать королеву Зингары? Возможность в один прекрасный день обнаружить на пороге труп своего любимца да Кадены? Скорее она сочтет подобный жест поводом для небольшой победоносной войны и расширения пределов королевства Зингарского. И вряд ли она станет вести переговоры на равных с тем, кто по своим возможностям равным не является. А вот с тобой, Аквилонец, мы беседуем на равных. Понимаешь, почему?

— Что-то твоя болтовня перестает мне нравится, — нахмурился Конан. — Я еще могу понять, что даже такой мерзавец, как ты, способен заботиться о родном крае… Но вот способы, какими ты это собираешься делать, никуда не годятся.

— Я же сказал, что намерен добиться своего любыми средствами, — с нажимом повторил гуль. — Разве люди поступают иначе? Ну-ка, приоткрой завесу тайны: сколько раз ты сам обращал чужие жизни в предмет торговли?

— Между прочим, мне и свою жизнь частенько приходилось ставить на кон, — отрезал киммериец. — А вот про тебя болтали, якобы ты мастер загребать жар чужими руками.

— Я поступаю так, как считаю нужным и разумным, — пожал плечами да Греттайро. — Повторяю, я не намерен с тобой препираться. Или ты добровольно согласишься оказать мне некоторые услуги, или мне придется добиваться твоего согласия иными, более жесткими средствами. Рано или поздно тебе придется уступить, но зачем вынуждать страдать невинных, потакая собственному упрямству?

— Допустим, — поморщился король Аквилонии. — И какую же такую услугу я могу тебе оказать? Моя жизнь и золото за нее тебе вроде не нужны. Если ты вздумаешь торговаться с Чабелой нашими с Коннахаром головами, что ж… огорчение Зингарки от нашей смерти будет беспредельным, зато твоя смерть, когда она все равно захватит Рабиры, станет просто чудовищной. В башне Эрданы палачи свое дело знают…