Заложники солнца

Джек метнул навстречу приближающейся группе гранату. Образовавшиеся на пути воронка и окровавленные тела преследователей напугали. За дрезиной не погнались.

Бойцы проехали еще два небольших городка – по счастью, необитаемых. Разбивкой лагеря решили не заморачиваться и спать прямо в платформе, соорудив из палатки подобие тента.

Рэд остался дежурить снаружи. Джек рядом с Кириллом пыхтел, пытаясь извлечь из расстеленного на полу спальника максимум комфорта, а сам Кирилл искал в рюкзаке фляжку. За ужином выпил две кружки чая, но снова почему-то хотел пить. Найдя флягу, жадно приложился к горлышку.

Джек прекратил возиться.

– Бункерный, ты чего? – Он со странным подозрением смотрел на Кирилла. – Сушняк?

– Угу. Вроде не с чего… Сам удивляюсь. – Кирилл снова припал к горлышку.

Но отхлебнуть не успел – Джек протянул руку и фляжку выдернул.

– Охренел, что ли? – поперхнулся Кирилл. Общение с адаптами сказывалось: в многословной и правильной бункерной речи давно мелькали нехарактерные прежде обороты. – Воды жалко? – Он встряхнул за подол облитую майку.

– А ну, разденься! – вместо ответа неожиданно строго приказал Джек. – Давно сушняк долбит?

– С полчаса…

– Снимай футболку!

Кирилл снял, недоумевая. Таким тоном Джек не говорил при нем ни с кем и никогда.

– Болит где-нибудь? – Разведчик, сдвинув брови, рассматривал спину и плечи Кирилла. – Кожа болит?

– Нет. С чего ты взял?

– С того, что сушняк на ровном месте – первый знак, что сгорел!

Кирилл похолодел. О симптоматике солнечных ожогов, в числе которых фигурировала сухость во рту, разумеется, знал. Но связать изученную когда-то отвлеченную теорию с тем, что происходило сейчас, не догадался.

Джек закончил осмотр.

– Пшел… Вроде не видать ничего. Может, и отпустит – если не сильно зацепило, так бывает. Тогда поколбасит маленько, и все… Только ты больше не пей! Если пожегся, то, как волдыри полезут, начнешь потеть – хуже будет. Во – видал? – И сунул флягу себе под голову.

После этого, сочтя, очевидно, инструктаж законченным, растянулся на спальнике и закрыл глаза.

Кирилл завис. Безучастность адаптов как к собственной, так и к чужой боли его все еще удивляла.

– А… мне что делать?

– Штаны снимать и бегать, – не открывая глаз, с зевком посоветовал Джек. Паника была недолгой – адапт быстро вернулся к привычному тону. – Лежи-терпи, пока дым из задницы не повалит, каких тебе еще-то дел? А я подрыхну. Через полчаса ты либо орать начнешь, как резаный, – и тогда уж весь день насмарку – либо отпустит. Если отпустит, то пропотеешь, как в бане, тем и кончится. А воду трогать чтоб не смел! Почую, что к фляжке тянешься – грабли начисто отшибу. Вкурил?

Кирилл вздохнул. Пить хотелось невыносимо.

Джек скоро захрапел, – делал он это, как делал все и всегда, с различимым даже на слух удовольствием – а Кирилл мучился от жажды.

Он пытался считать секунды, чтобы отмерить обещанные Джеком полчаса, но на шестой минуте сбился. Понял, что считать не может. И не может думать вообще ни о чем, кроме глотка воды!

Поймал себя на том, что с жадностью примеривается к лежащей под головой у Джека фляге. Если схватить ее – и быстро выдернуть? Скрутить крышку, сделать хотя бы глоток… Может быть, и успеет до того, как Джек вскочит и «отшибет грабли». В том, что непременно вскочит и «отшибет», Кирилл не сомневался. Но жажда была сильнее страха перед побоями и сильнее голоса разума. Умом он понимал, что Джек хорошо знает, о чем говорит, что от питья будет только хуже… Но никогда в жизни не испытывал такой страшной жажды. Как только закрывал глаза, представлялась беззаботно льющаяся из-под крана вода Бункера. Мелодично журчащий, ледяной до ломоты в зубах родник в лесу. Необъятное водное пространство, которое увидел, выйдя на палубу парохода…

Кирилл осторожно подобрался к спящему Джеку.

Разведчик в одних трусах растянулся на спальнике. Укрываться не стал, в дрезине было жарко. Может быть, еще и поэтому так сильно хочется пить, попробовал успокоить совесть Кирилл, вовсе не из-за солнца… Как же флягу-то выдернуть?

Джек безмятежно храпел. Кирилл нерешительно примеривался. А тем временем стало совсем светло, и отчетливо проступили на коже адапта темные разводы – следы давних ожогов.

Они затейливым узором покрывали Джека целиком: широкую грудь, плечи, живот, даже кисти и пальцы. А на левой руке адапта белела повязка, и в середине ее проступило пятно засохшей крови.

Кирилл вспомнил сегодняшнее спокойное и даже небрежное мужество Джека. Представил, что должен испытывать человек, из которого наживо, без анестезирующих уколов, неумелыми руками вытаскивают пулю.

И не полез за фляжкой. Стало стыдно это делать.

Он усилием воли спрятал за спину тянущиеся к воде руки. Заполз обратно на спальник. И снова принялся считать, заставляя себя беззвучно проговаривать каждую цифру. Счет давался с трудом. Но на семнадцатой минуте вдруг стало легче. Кирилл, с недоверием прислушавшись к себе, понял, что жажда отступила.