Заложники времени

На первом этаже я никого не нашел и стал подниматься на второй. Я карабкался на коленях в обжигающем мраке. Дым стал особенно густым, а пламя металось с ужасающей скоростью. На втором этаже я наткнулся на закрытую дверь. Потянувшись, я нащупал ручку. Она так раскалилась, что я сразу же отдернул руку. Не открывая глаз, я попытался открыть дверь, замотав руку камзолом. Но дверь не открывалась – она была заперта. Я поднялся на ноги и налег на дверь плечом. Она не открылась. Собрав последние силы, я отступил и стал бить по ней ногами, пока она не подалась.

В комнате было полно дыма. Часть крыши обрушилась. В ярком пламени я увидел, что старая женщина с внуками жила именно здесь. Она была мертва. Пламя лизало ее одежду и волосы. Один из детей, совсем малыш, тоже был мертв. Он лежал рядом с бабушкой. Второй ребенок, лет девяти, находился далеко от меня. Он был жив, но его придавило упавшей балкой. Балка тоже пылала. Мальчик протянул ко мне руки, словно я мог спасти его. Я подбежал к нему, схватил его за руки и заглянул в глаза. То же выражение ужаса и надежды я видел когда-то в глазах Лазаря.

– Я помогу тебе. Как тебя зовут?

Он не слышал меня. Его рыдания превратились в вопли, но он по-прежнему тянул ко мне руки.

Я попытался поднять балку и освободить его, но она была слишком тяжелой. Я крикнул, чтобы мальчик не шевелился, что я его вытащу. Но дым попал мне в горло, и я закашлялся. Я почти ослеп и никак не мог найти того, что мне было нужно. В дыму я различил кресло и разбил его об пол У меня оказалась палка длиной примерно три фута. Я подсунул ее под тяжелую балку, надеясь приподнять ее и вытащить ребенка, но балка поднялась всего на пару дюймов. Потом мой рычаг сломался, и балка рухнула на ребенка. Раздался дикий вопль.

Глаза мальчика закрылись.

Вот что значит продать свою душу. Ты хочешь избавиться от хватки времени. Для чего? Ты не хочешь умереть – ты хочешь никогда не жить!

– Почему ты не даешь мне спасти этого несчастного ребенка? – Я смотрел на языки пламени. – Почему за все эти века борьбы и страданий ты так и не дал мне совершить ни одного доброго дела? Почему ты лишил меня этого?

Жар сделался невыносимым. Я кричал от боли, кожа на моем теле лопалась. Я вспомнил мученицу-протестантку Анну Аскью, которую сожгли за ее веру. Стойкость. Жизнь – это стойкость. За дверью я видел охваченную огнем лестницу. Пламя стремилось к небесам быстрее, чем я.

Я упал на колени и снова закашлялся. Вокруг меня дым и пламя слились в один черно-оранжевый вихрь. Я лежал на полу рядом с мертвым мальчиком, держа его руку в своей, надеясь, что он проведет меня туда, куда назначила нам смерть. Одежда моя загорелась.

И тут я услышал голос. Голос Фауста. Голос моей совести.

– Ты все еще веришь, что воля народа – воля Бога?

Собрав все свои силы в жару и пламени, я попытался ответить так же спокойно:

– Это не может быть волей Бога. Это воля человека – и это не одно и то же. – В этот момент загорелись волосы, а кожа начала истекать жиром. – Чего еще ты хочешь от меня?!

– Если это воля человека, – произнес голос, – а ты человек, значит, это твоя воля?

– Это не моя воля, – простонал я. – Человек человеку дьявол. Я давно это понял.

– И это все, что ты понял?

Боль от сгорающей кожи стала невыносимой.

– Я… я понял, что во всем есть темная и светлая сторона. Даже добрый человек не может сделать мир лучше для всех. Даже если все мужчины и женщины на Земле будут добры друг к другу, это продлится недолго. Это будет лишь момент, и момент совершенства пройдет быстро, как стрелка на часах проходит свой путь. И человечество вновь двинется к раздору и войне.

Я чувствовал себя очень странно – я лежал на полу, в дыму и пламени. Я видел, что руки мои охвачены огнем, но не чувствовал их. Я не мог пошевелиться.

– Что еще ты понял?

– Что людям отпущена ограниченная способность испытывать счастье и страдание. Если сделать их жизнь более роскошной и избавить их от боли, они найдут другие способы для страданий. А если сделать их несчастными, они научатся находить радость в мелочах.

– Говори еще…

– Я больше ничего не знаю…

– Ты знаешь тайну жизни. Ты познал ее, когда девушка отдала тебе что-то твое.

Девушка? Селия? Роза? Потом я вспомнил:

– Даже если весь мир станет дурным и все будут охвачены злом, даже один добрый поступок вернет мне веру в человечество.

– Твои шесть дней истекли, – произнес голос. – Хочешь ли ты пожелать что-нибудь, прежде чем предстанешь перед высшим судом?

Я посмотрел на горящие тела в охваченной огнем комнате.

– Я… я хотел бы помочь людям. Я хотел помогать, но так и не смог. Я был слабым, невежественным и бесполезным. Единственное доброе, что случалось в моей жизни, было добро, сделанное мне другими людьми.

– Встань, Джон, – произнес голос.

Я медленно поднялся. Это было легко. Боли я не испытывал. Я закрыл глаза.

– Скажи Богу то, что только что сказал мне.

– Богу?

– Да, Богу.