Заложница

– Все нормально? Нас тут сильно болтает.

Пока я говорю, зажигается табло: «Пристегнуть ремни», после чего Кармела и Эрик идут по проходам, проверяя, все ли пассажиры пристегнуты.

– Извини, – отзывается Майк. – Боковой ветер. Пришлось повернуть, чтобы снова лечь на курс. Еще несколько минут придется потерпеть.

Бутылочка с водой, катавшаяся туда-сюда по столу, наконец падает мне под ноги, и я слышу, как Франческа командует в стерео, по внутренней и громкой связи:

– Бортпроводники, займите свои места!

Мы пристегиваемся, и я смотрю в иллюминатор на вроде бы безмятежное ночное небо. Еще шесть-семь часов, прежде чем покажется Австралия, а я уже за семь с половиной тысяч километров от дома. Я так скучаю по Софии, что у меня начинает болеть в груди; любовь и чувство вины крепко переплелись, и разделить их невозможно. Не надо мне было от нее уезжать. И вообще, я не должна здесь находиться.

Я крепко зажмуриваюсь и молча твержу бессмысленные обещания. Пусть никто не пострадает, и я больше ее не оставлю, не стану летать… У меня вдруг возникает абсурдная мысль, будто кто-то знает о случившемся в летной школе: я уцелела, когда должна была погибнуть. Я обманула судьбу.

– Это просто турбулентные потоки, – слышу я голос Эрика с соседнего откидного сиденья. Я отрываю руки от колен. Он думает, что я испугалась, что мы разобьемся, однако меня пугает нечто более страшное, чем авиакатастрофа.

Зачем Кирквуду фотография Софии?

Может ли он быть связан с ее биологической, кровной семьей? Несколько лет назад мы столкнулись в детском центре с ее биологической бабкой, и я до сих пор помню охвативший меня страх, когда я увидела, как она глядела на Софию. Хочет ли родня Софии забрать ее обратно? За пять лет они ни разу не попытались вступить с нами в контакт.

Я не могу избавиться от мысли, что это наказание, некая карма, за все то время, когда я стонала от поведения дочери, сжимала кулаки и выла, глядя в потолок: «Я больше не могу!»

Однажды я написала себе записку. Мы прекрасно провели день, играя в парке – Адам, я и София, – и завершили его горячим шоколадом, усевшись в халатах за кухонный стол. Вскоре Адам уложил дочь спать, а я вытащила телефон и написала записку, вставив ее между списками покупок и множеством напоминаний найти водопроводчика и проверить внутриматочную спираль.

Начиналась она словами: Я люблю свою дочь.

Люблю, как она запоминает все, что написано на информационных табличках в зоопарке. Когда она уверенно говорит другим посетителям, что это на самом деле горилла – у мартышек хвосты. Я люблю ее за то, что она захотела поделиться с мальчишкой мороженым, когда тот уронил свое на землю. Она смешная, умная и жадная до новых знаний. Больше всего я люблю ее потому, что она наша, а мы принадлежим ей.

Три дня спустя, когда София наорала на меня: ненавижу тебя, чтоб ты сдохла, я заперлась в туалете на первом этаже и несколько раз перечитала записку.

Я люблю свою дочь, я люблю свою дочь, я люблю свою дочь.

Какой матери нужны подобные напоминания?

Такой, как я. Потому что попытки вспомнить, что любишь ту, кто кричит тебе «Ненавижу!», швыряет на пол чашку с заваренным тобою чаем, равносильны попыткам вспомнить лето, когда за окном минус два. Это как вспоминать, как голодала, когда отдыхаешь после воскресного обеда. Это преходящие и мимолетные ощущения, слишком быстро забываемые и вспоминаемые отстраненно, но не прочувствованно.

Я люблю свою дочь.

Теперь мне эта записка не нужна. И напоминание тоже. Мне даже не надо представлять ее лицо и вызывать воспоминания. Чувство к Софии разливается по каждой клеточке моего тела, по всем нервным окончаниям, пока не охватывает меня целиком. Всеобъемлющая и нескончаемая любовь.

А еще страх.

Я выискиваю в памяти подробности первой половины полета, но ничего странного не нахожу, никаких признаков того, что Роджер Кирквуд оказывал мне какое-то особое внимание. В его бумажнике не обнаружилось ничего интересного. Платиновая карта постоянного пассажира «Уорлд эйрлайнс», фотография, на сей раз профессионально напечатанная, вероятно, его жены и взрослых детей, и визитная карточка, объясняющая, что он был директором по продажам в фирме безалкогольных напитков.