Заложница

Как только нам разрешают подняться с откидных сидений, я понимаю кое-что. Фотография жены и детей Кирквуда была аккуратно вложена в отделение для записок, визитная карточка вставлена в секцию вместе с кредитными и дисконтными картами. Но фотография Софии, строго говоря, находилась не внутри его бумажника, ее просто засунули в свернутый пополам кусочек кожи. Я еще раз прокручиваю в памяти момент, когда вытащила его из кармана пиджака, и мне кажется, что фото не вкладывали туда, а торопливо впихивали, при этом помяв.

Мог ли кто-нибудь поместить фотографию в бумажник Кирквуда втайне от него? Кирквуда тоже убили? Человек, пронесший на борт шприц и фото Софии, и есть убийца?

Я направляюсь к бару, не обращая внимания на тихое ворчание Эрика, что я пренебрегаю своими обязанностями. Когда прохожу мимо него, Финли поднимает руку, и я подавляю в себе раздражение.

– Сейчас я немного занята, уверена, мама тебе поможет. Разбудить ее? Она наверняка проголодалась.

– Мама велела ее не беспокоить. Она терпеть не может летать, так что глотает таблетку, а потом спит весь перелет.

– Везет же маме, – отвечаю я сквозь сжатые зубы. Потом беру наушники, перепутанные еще больше, чем прежде. – Слушай, я их через минуту распутаю, ладно? – Финли явно не хочет расставаться с наушниками. – И верну их тебе, обещаю. – Он слишком воспитан, чтобы возразить, я сую наушники в карман, несомненно, запутывая их еще сильнее.

Кресла в баре обтянуты синим бархатом с изумрудной каймой, и сотни огоньков на потолке создают ощущение, будто ты в ночном клубе. Не хватает только музыки. Лишь когда смотришь в иллюминаторы, то вспоминаешь, что летишь в самолете и между тобой и землей нет ничего, кроме многих километров воздуха.

– Мужчина, который умер, – обращаюсь я к Хассану, стараясь не выдать беспокойства. – Ты с ним говорил?

– Я подавал ему вино. Болтали так, ни о чем, сама знаешь. – Он смотрит на мои руки, и я понимаю, что сминаю бумажные салфетки в тугой шарик.

– Он что-нибудь сказал?

– О чем?

О моей дочери. О странном привкусе вина. О ком-то, положившем ему в бумажник фотографию. Хассан кивает в сторону сидящих в углу Джейми Кроуфорда и его жены.

– Он с ними о чем-то разговаривал.

Я быстро прохожу через бар.

– Прошу прощения за вторжение, – произношу я. – Не могли бы…

– Да, конечно. – Бывший футболист вальяжно улыбается, встает и обнимает меня за плечи. – Каз нас сфоткает, где ваш телефон?

– Нет, я не… – Делаю глубокий вдох, пытаясь успокоиться. – Я не насчет фото, просто хотелось кое о чем с вами поговорить.

Он пожимает плечами, словно намекая, что я много теряю, и снова садится.

– Вы сказали, что скончавшийся пассажир буквально хлестал портвейн.

– За полчаса, наверное, четыре бокала уговорил.

– А вы не видели кого-нибудь… – Я осекаюсь. Если спрошу, видели ли они, как кто-то подсыпал что-то ему в бокал, через несколько минут об этом узнает весь самолет. Нам придется сесть, этим займется полиция, и… Я размышляю о фотографии Софии, о множестве своих отпечатков пальцев на пустом бокале, который завернула в ненужную бумажку, а потом спрятала в шкафчике, и меня бросает в пот.

Каз подается вперед.

– А от чего он умер?

Его отравили.

– Думаю, от инфаркта. Хотелось знать, вы вообще с ним разговаривали?

– Они ведут нездоровый образ жизни, вот в чем проблема, – вздыхает футболист с подчеркнутой самоуверенностью, за которой угадывается персональный повар и тренер по фитнесу в быстром наборе на телефоне.

– Но мы ведь все-таки с ним общались, Джейми. – Жена кладет ему на колено руку, безымянного пальца на которой почти не видно из-за огромного бриллианта. – Он немного разошелся и все хотел тебя угостить.

– Ах да! А я ему типа: бар бесплатный, ни в чем себе не отказывайте.

– А с кем-нибудь еще вы его замечали?

– Была какая-то пара с младенцем, – усмехается Каз. – И, по-моему, какой-то тип, говоривший, что он журналист.

Не знаю, на что я надеялась. На то, что они видели, как кто-то опоил Кирквуда? Тем не менее раздражение мое растет. Я благодарю Кроуфордов и протискиваюсь сквозь штору в заднюю часть салона, осматриваю кресла в поисках женщины-врача, откликнувшейся на призыв Эрика о помощи.

Когда я подхожу к ней, она отрывается от книги и смотрит на меня настороженно.

– Только не говорите мне, что еще кому-то плохо.

– Нет, я… Просто хотелось бы поблагодарить вас за помощь.

Врач краснеет, ей явно неловко от оказываемого внимания.

– Жаль, что было слишком поздно.

Сидящая рядом с врачом женщина подслушивает, но я продолжаю:

– Диспетчеры запрашивают подробности для дальнейшей передачи родственникам, и хотелось бы знать, не могли бы вы сообщить какие-либо подробности. Например, отчего вы решили, что у него случился инфаркт?

– Со слов вашего коллеги и других пассажиров сложилась ясная и четкая картина острой сердечной недостаточности.

– А не могло причиной смерти стать что-либо еще?